Этот материал, поступивший в «НВ» под рубрикой «В музыкальной гостиной Гюляры Садых-заде», вызвал острую полемику в нашей редакции.

 

Гюляра Садых-заде, музыкальный критик

Воскресенье принесло шокирующую новость: Борис Мездрич, «матёрый человечище», один из лучших оперных директоров на всём постсоветском пространстве, уволен. Уволен за постановку «Тангейзера» во вверенном ему Новосибирском государственном театре оперы и балета, который он возглавлял бессчётное число лет – с небольшим лишь перерывом на Ярославский драмтеатр имени Фёдора Волкова. Приказ о прекращении договора вручил прямо в новосибирском аэропорту заместитель министра культуры Владимир Аристархов; Владимир Кехман, назначенный новым директором Новосибирской оперы, немедленно отправился в театр «принимать дела». Такова фабула этого позорного – иначе не скажешь – дела.

«Фейсбук», как и следовало ожидать, взорвался негодующими откликами и возмущёнными репликами. В горниле дискуссий выковывается единая стратегия «асимметричного ответа» театрального сообщества. Первое же предложение имеет реальные шансы воплотиться в жизнь: объявление бойкота лично Владимиру Кехману. Не работать с ним, не ставить ни в одном из вверенных ему театров. Единственный из всех директоров российских театров, он с энтузиазмом наивного карьериста с разгона включился в травлю Бориса Мездрича и режиссёра Тимофея Кулябина. И, пожалуй, по радикальности высказываемых им советов – наказать, запретить и осудить – превзошёл даже РПЦ и Минкульт, вместе взятые.

Эта ужасная новость застала меня в Берлине. Лишь накануне в «Штаатсопер» прошла премьера «Парсифаля» – последней оперы Вагнера, ещё более клерикальной по тематике, чем «Тангейзер».

Рыцари Грааля в спектакле Дмитрия Чернякова выглядели чумазыми бомжами, у которых съехала крыша на почве ложно понятого религиозного культа. Сам Парсифаль – рыжий подросток, мучительно переживающий комплексы пубертата, — явился в обитель с рюкзаком, в бермудах, в футболке кричащей расцветки. Волшебник Клингзор – в обличье дряхлеющего бухгалтера, с очками на верёвочке… Эти персонажи явлены в опере, которая для немцев является в некотором смысле «священной коровой». Достаточно упомянуть, что центральный эпизод «Парсифаля» – обряд Евхаристии (Святого Причастия). Именно «Парсифаля» дают в театрах в канун Пасхи, на Страстную пятницу. Традиция такая.

Раздражение и недоумение зала чувствовалось просто физически; после второго акта раздалось-таки дружное «бу-у». Да и после третьего акта, в целом примирившего с постановкой, горстка энтузиастов надрывалась, забукивая Дмитрия Чернякова и дирижёра Даниэля Баренбойма. Ну и что с того? Неужели Баренбойма снимут из-за этого с должности художественного руководителя театра? Или разгневанные клерикалы подадут на него в суд? А может, Чернякову выдадут «волчий билет» и запрет на профессию в Германии?

Ничего подобного не случится – и вы, и я это знаем. Потому что в цивилизованном мире свобода творчества, творческого самовыражения – такая же абсолютная ценность, как и свобода слова, свобода совести, печати, собраний, далее по списку. Да, бывали случаи, когда спектакль снимали – например, спектакль Ханса Нойенфельса, в котором он выводил на сцену пророков основных религий. Но берлинский театр это сделал исключительно по собственному почину – никаких вмешательств со стороны надзирающих за культурой органов тут не было.

Перед нами, перед обществом, перед нашей культурой сегодня стоит серьёзный вызов – и идёт он от институции, которая по функции своей призвана эту культуру всячески поддерживать. Есть ли у нас свобода творчества – или Минкульт вправе её отменить? Может ли общество доверять театру, который вместо своей святой миссии – поднимать больные вопросы, реагировать на вызовы времени, рефлексировать по поводу человека и его места в мироздании – будет услужливо штамповать спектакли, угодные Минкульту и не могущие вызвать никакой другой реакции, кроме скуки?

Что толку говорить о свободе творчества, свободе интерпретации художественных текстов, если художник не может творить без оглядки на ретроградов, а директор театра – заказывать ему спектакли, сообразуясь со своим вкусом, чутьём на талант, чувством прекрасного и стратегией развития театра? Если директора стреножат нелепые запреты, навязанная Минкультом цензура? То нельзя и это нежелательно, а вот тут можно усмотреть намёк, а давайте на афишах будем указывать, что спектакль содержит сцены сексуального характера… Ладно, будут появляться спектакли беззубые и банальные – зато министр культуры, товарищ Мединский, останется доволен. Тихая благодать воцарится в его королевстве, подданные прославят мудрость министра, и всё, короче, будет под контролем.

Да, хотела бы уточнить: Владимир Кехман вовсе не отказывается от руководства Михайловским театром. Просто берёт под руку ещё один, зато федерального значения и в прямом подчинении Министерства культуры. У Новосибирского оперного и бюджет побольше, и статус повыше… Так и будет летать наш Владимир Абрамыч туда-сюда, бороздя бескрайние воздушные просторы родины.

Потому что для товарища Мединского что важно? Главное – чтоб человек был хороший, верный, без фокусов. Предсказуемый то есть. А на всякий случай у нас на человечка и компромат имеется: он ведь банкрот, Кехман, как-никак. Если что – сразу к ногтю. А культура, искусство – господь с вами, мелочи какие… Культура для министра Мединского – что тот младенец из притчи Соломоновой. Его родная мать пожалела, собралась отдать чужой тёте, только чтоб жив остался. А мать-самозванка сказала: «Да рубите топором, не жалко. Не мой ведь. Не мне достанется – так пусть и не живёт вовсе». Вот так и министр культуры к российской культуре относится. Пусть лучше не живёт. Неживой-то управлять куда сподручней.

 

Ирина Ляхова, заместитель главного редактора «НВ»

Неутихающий скандал вокруг оперы «Тангайзер» лично у меня вызывает недоумение тем, что в ходе споров двух враждующих сторон дискуссия ушла настолько в сторону от проблемы, что стала напоминать войну свифтовских лилипутов. А проблема-то выеденного яйца не стоит, с какого бы конца его не разбили… Имеет ли право режиссёр на творческий поиск, даже если он сопровождается эпатажем? Имеет. Должны ли налогоплательщики финансировать этот творческий поиск? Полагаю, не должны.

Как не должны сниматься на государственные (подчёркиваю!) деньги фильмы, подобные «Левиафану». Ещё раз уточню – не вообще не должны сниматься, а на деньги, выделенные из госбюджета. А потому логично увольнение директора Новосибирского театра оперы и балета, который взял деньги на постановку классической оперы, а на выходе получил «культурный теракт».

Хотим мы того или нет, но бюджетные деньги должны тратиться только в интересах государства. В культуре каждая копейка из общей казны просто обязана работать на государственную идеологию. Которая у нас пока документально не задекларирована, но её силуэт уже вырисовывается. И он совершенно не напоминает плывущего и периодически ныряющего россиянина в бочке, пардон, дерьма. И уж точно ни я, ни вы не станем платить за то, чтобы нас облили помоями, оскорбили при нас наших родных или нашу веру. Грубо говоря, в культуре тоже действует правило: кто девушку ужинает, тот её и танцует.

Понятно, что у любого творца всегда найдутся поклонники, а значит, на любое произведение найдётся спрос. Так и устроен рынок – вы производите продукт и пытаетесь его продать. И «культурный товар» здесь не исключение, посмотрите хотя бы на знаменитые театры Бродвея, где одни постановки не выдерживают и десятка показов, а другие идут десятки лет. Но у нас почему-то хотят свободы как на Западе, а финансирования – как в СССР.

Таково гражданское общество…

 

«Я – Тангейзер»