«Любила людей и старалась быть доброй»
«НВ» побывало в гостях у Валентины Кокоревой, справившей 100-летний юбилей
У неё за плечами две войны, плен, череда нацистских концлагерей, а ещё – самоотверженный труд и огромная любовь. Всё это осталось с ней – в памяти, в сохранившихся старых дневниках и на фотографиях. Шутка ли, столетие позади, а глаза молодые, весёлые… Таких людей сейчас встретишь крайне редко – их уже не делают…
Валентина Александровна встречает нас у порога небольшой квартиры в Мурино на окраине Петербурга, где живёт с внучкой Надей и её мужем. Принимая букет хризантем, начинает напевать строчки известного романса, тут же сама себя перебивает:
– Сейчас я вам частушки спою!
Проходим на кухню, за хозяйкой неотступно следует кот Маркиз с бандитской физиономией. Валентина Александровна ценит хорошие манеры – гостей нужно обязательно угостить, напоить чаем. В её детстве долгие застолья были доброй традицией. Верность семейным традициям определила и выбор профессии: отец прошёл всю Первую мировую терапевтом, мама была акушеркой. Вот и Валя в восемнадцать лет приехала в Ленинград поступать в Первый медицинский. Правда, долго колебалась – очень любила петь, думала пойти в Консерваторию. Но родные отговорили. И стала Валентина потомственным врачом.
– Собрали семейный совет, и дядя мой сказал: у вас в роду много ангин, вот потеряешь голос, что станешь делать? А врачом хоть прокормишься! – смеётся Валентина Александровна.
Могла ли тогда представить юная девушка, что благодаря профессии обретёт самую большую любовь своей жизни? Впрочем, до этого дня было ещё далеко.
Когда началась война с Финляндией, Валентина уже была практикующим неврологом. Записалась добровольцем и оказалась в санитарном батальоне перед линией Маннергейма. Вернулась оттуда с седыми висками, но – с медалью «За отвагу». Затем её, как опытного специалиста, отправили в Латвию, следом – в Брест, в гарнизонный госпиталь. Там, во время ночного дежурства, и застала её Великая Отечественная. Допоздна выписывала больных, только, наконец, хотела присесть отдохнуть, как раздался страшный грохот.
– Сначала решила – гроза, – вспоминает Валентина Александровна. – Потом поняла – артобстрел. Подхватила двоих детей нашего отоларинголога и ринулась в укрытие, в овощехранилище. Там уже был народ – в основном дети, из военнослужащих только я и ещё один врач. Дети плачут, просят пить, одна женщина вот-вот начнёт рожать. Я схватила котелок, поползла за водой под пулями. На обратном пути одна попала в днище котелка, вода вытекла… Просидели мы в убежище сутки, там нас немцы и обнаружили. Распахнули дверь, хотели гранату кинуть, но я вышла вперёд с поднятыми руками и закричала: «Ich bin Aerztin!» («Я врач!») Вывели нас на улицу, дали ведро воды на всех, начали фотографировать. А потом разделись до белья и стали под патефон танцевать. Гляжу на них и думаю: ничего себе, ещё бои идут, а они пляшут, обезьяны…
Валентину и других пленных поместили в лагерь, созданный прямо в Бресте, в пяти километрах от крепости. Там она провела около года – работала, выхаживала раненых. От поляков досталось хорошее физиотерапевтическое оборудование. Здесь-то и познакомилась с Николаем Кокоревым, врачом из Саратова, с которым вместе коротали ночные дежурства. Началось всё с дружбы, ведь Валентина уже была замужем. Правда, как сама признаётся, выскочила скорее по необходимости – в 25 лет уже поджимал возраст. А тут и сама не заметила, как влюбилась. Николай был весёлым, добрым, даже в плену не терял вкуса к жизни. И ухаживал, как мог, – из собственных брюк сшил своей любимой тёплую юбку, сапоги где-то достал… Когда их перевезли в другой лагерь, в Польшу, Валентина уже была беременна. Дочку назвала Людмилой – в честь сестры, оставшейся в Ленинграде. Сердобольный врач-австриец по такому случаю даже разрешил свидание с Николаем. Родилась Люся здоровой, но от недоедания постоянно болела, молока у мамы почти не было. Сама Валентина от природы была пухленькой, но полноты своей всегда стеснялась – помыслить не могла, что в плену она поможет ей выжить.
О том времени Валентина Александровна говорит монотонно и отстранённо, словно не о себе. Слишком тяжело вспоминать. Но какие-то эпизоды врезались в память намертво и до сих пор снятся в кошмарах:
– В самую метель нас выгоняли на плац и заставляли мести снег. Земля обледенелая, мы спотыкаемся, оскальзываемся, но метём – над нами стоят офицеры с собаками. Собаки щерятся, глухо рычат, если упадёшь – загрызут. Я тогда ноги отморозила, два месяца лежала, думала – отнимут ноги-то. Но ничего, обошлось…
Потом семью всё-таки разлучили, отправили в разные лагеря. Всего за годы плена Валентина прошла их четыре. Когда в январе 1944-го пришли русские солдаты, она уже могла обхватить собственную талию двумя ладонями. Но ведь главное – остались живы и она, и дочка! Свои первые шаги маленькая Люся сделала в поезде по дороге домой. Правда, до дома добраться было не суждено – в Ленинград не пустили. Обосновались в посёлке Мурино под Питером, получили жильё. Валентина устроилась в Муринскую больницу терапевтом и проработала там двадцать лет.
Потом была работа при химическом производстве в Кузьмолово – Валентина Александровна курировала пять цехов. Говорит, пациенты её любили, а вот с начальством частенько случались конфликты.
– Я была неудобным сотрудником, потому что всегда отстаивала интересы пациентов, – улыбается наша собеседница. – В первый же день выписала восемь больничных. Прибегает начальница, кричит: «Вы что, с ума сошли? Куда столько?!» А я ей: «Люди пашут на вредном производстве, у них скоро лёгкие откажут, им нужно лечение». Так она мне эти истории болезни в лицо швырнула. Но не на ту напала! Я всегда верила, что для врача главное – любить людей. Нас так учили, я так привыкла – относиться к пациенту, как к близкому человеку – другу, брату, отцу. И ни в коем случае не обращаться к нему со словом «больной»! Как угодно, по имени-отчеству, по фамилии. Я вообще считаю, перед тем как принимать будущих врачей в институты, надо им устраивать проверку на человеколюбие. Если не пройдут, нечего им делать в медицине.
О судьбе Николая Валентина долгое время ничего не знала. По окончании войны получила от него весточку. Оказалось, он тоже выжил, из лагеря освободили американские солдаты, вернулся домой под Саратов. Но к Валентине и дочери не торопился.
– Я тогда ему написала: мол, либо немедленно приезжай, либо конец! И он приехал…
Вместе с Николаем прожили они 54 года – до самой его смерти. И родились у них ещё две дочки – Верочка и Наташа. Вот они все вместе на фотографии в потёртом семейном альбоме – круглолицые, улыбающиеся, счастливые. Как будто и не было войны, лагерей, голода, страха… А вот молодая Валентина с братом Сашей, он на шесть часов её старше. В 34 года Александр уже был полковником, хотели даже дать генерала, но не дали – из-за сестры.
Несправедливостей в жизни Валентины Александровны было много – бывшей военнопленной долго не доверяли, бесконечно таскали на проверки. Как-то в отделе кадров сказали: «Финская война не считается, а Отечественную вы провели в плену». Но такие вещи, хоть и задевали, всё равно уже не могли сломить.
В ответ на вопрос, как дожить до ста лет, Валентина Александровна Кокорева лишь пожимает плечами:
– Видно, так суждено мне было Господом. Ну а я, как могла, ему помогала – любила людей и старалась быть доброй.
P.S. А ещё Валентине Александровне в самые трудные минуты жизни всегда помогали стихи, которые она сама и писала. Вот одно из её стихотворений.
Шинель
Вернулась с войны, из плена,
Мне нечего было жевать.
Шинель, что почти истлела,
Пошла на базар продавать.
Была она серо-жёлтая,
Вся выношенная, потёртая.
Шинель мою щупали, гладили,
Подняв, проверяли на свет,
Внакидку на плечи ладили...
– Берёте её или нет?
Но тут инвалид на протезе
Погладил меня рукой:
– Послушай,
в таком вот разрезе:
Иди-ка ты, девка, домой!
Шинель-то, смотри, прострелена,
Небось, не в тылу, а там...
Крепись, как солдату велено!
– Конечно же, не продам!
Мы в Финскую с нею вместе
Лежали в жгучих снегах.
Со мною была она в Бресте,
Со мною – в концлагерях.
...Шинель развернула, накинула
(Ещё пригодится не раз!),
Пилотку на лоб надвинула
Под взглядом сочувственных глаз.
Потом развернулась по-воински,
Налево,
вздохнув глубоко...
И пошагала с достоинством,
И стало на сердце легко!
тем временем…
По официальным данным, сегодня в Петербурге проживают около 250 человек, перешагнувших столетний рубеж. Но абсолютный рекордсмен по количеству долгожителей среди регионов России Кавказ. По данным Росстата, первое место по продолжительности жизни занимает Ингушетия – 78 лет. Меньше всего живут в Тыве – продолжительность жизни мужчин в этом регионе 54 года.
Страна с одним из самых высоких показателей продолжительности жизни – Япония. Согласно информации, опубликованной в докладе министерства здравоохранения, труда и благосостояния Японии, число жителей Страны восходящего солнца, кому более 100 лет, впервые в истории превысило 50 тысяч человек. Каждый, кто достиг в стране возраста 100 лет, получает от премьер-министра страны памятное письмо и подарок.
По прогнозам ООН, к 2050 году в Японии будет уже около миллиона людей, которые перешагнут 100-летний рубеж.
За Японией по числу людей, которым больше 100 лет, следует Швеция, здесь их проживает около 1600. Один из секретов скандинавских долгожителей – употребление в пищу рыбы с высоким содержанием жира. Он защищает суставы, сосуды, сердце, а также способствует замедлению развития болезни Альцгеймера.
За пределами Европы самый высокий показатель продолжительности жизни на Кубе. Кубинцы долго живут вопреки традиционному курению крепких сигар и большому количеству потребляемого ими кофе. Секрет здесь, как считается, в прекрасной системе здравоохранения на Острове свободы, а также в природном оптимизме кубинцев.
Анастасия Ложко. Фото Евгении Литтебрандт