Илья Глазунов: «Мы слишком большая угроза миру»
«Невское время» продолжает проект «Выдающиеся люди России». Напомним, что нашими гостями уже были кинорежиссер Александр Сокуров, певица Елена Образцова, балетмейстер Борис Эйфман, писатель Даниил Гранин, дирижер Юрий Темирканов, космонавт Сергей Крикалев. Они рассуждали о времени и о себе, о судьбах России и ее граждан.
Сегодня на страницах «НВ» народный художник СССР Илья ГЛАЗУНОВ – автор таких широко известных полотен, как «Возвращение», «Мистерия ХХ века», «Великий эксперимент», «Вечная Россия». У Глазунова множество регалий: он действительный член Российской академии художеств, академик, лауреат Государственной премии РФ, почетный член Королевских академий художеств Мадрида и Барселоны. Глазунов создатель и бессменный руководитель Российской академии живописи, ваяния и зодчества. А также талантливый мемуарист – недавно увидели свет четыре тома его воспоминаний и размышлений «Россия распятая»…
– Илья Сергеевич, вы долгое время находились в ореоле некоей скандальности – выставки ваши запрещались, а самого вас пытались даже выслать из страны. Сегодня отношение к вам власти предержащей изменилось? Время поменялось или вы сами?
– Я абсолютно не согласен, что был какой-то шлейф скандальности. Был шлейф борьбы со мной. Потому что в моих работах, как писала советская пресса, было сопротивление общепринятым взглядам. Накануне моей выставки в Манеже в Ленинграде в начале восьмидесятых разломали весь пол первого этажа, машину асфальта высыпали перед зданием, только чтобы не дать людям возможность прийти посмотреть на мои картины. Это сопротивление моему искусству и создавало некий скандал. Скандальный прецедент вызвала, например, моя картина «Мистерия ХХ века», где я изобразил 54 персонажа – Иисуса Христа, Ленина, Льва Толстого, Сталина, Хрущева, Гитлера, писателя Солженицына. За нее меня хотели выслать в Америку. И только один голос из ЦК раздался в мою «защиту»: мол, хватит плодить диссидентов, у нас уже Солженицына выслали год назад, а с Глазуновым надо работать, пусть едет на БАМ. Я поехал и написал в Сибири немало достойных картин.
Но если говорить откровенно, не вижу, что я сегодня сильно обласкан властью, мне кажется, сегодня существует более страшная цензура, чем в советское время. Я, например, с трудом пробиваюсь на телевизионные каналы. Вот Познера можно увидеть, а Глазунова – практически нет. А я, например, хочу не «Одноэтажную Америку» показать, а взять старый путеводитель по Волге, поехать с ним и посмотреть, что сегодня осталось от прежних цветущих мест. Но никто об этом не пишет и мало кто говорит. Сегодня у нас не настоящая свобода, а лишь ее видимость. Есть свобода «для» и есть свобода «от». Так вот сейчас торжествует свобода «от» – от ответственности, от правды, от обязательств, от чести, от памяти. А меня интересует свобода «для». Свобода для нашего народа, для того, чтобы русские люди перестали быть сирыми и убогими, а расправили плечи и чувствовали бы себя достойными гражданами государства, которое о них заботится и уважает их права…
– Вы сами достойно себя чувствуете в своем отечестве сегодня?
– Увы, не всегда. Я родился и вырос в Петербурге. Но уже много лет живу в Москве, и по духу я остаюсь петербуржцем. Я овеян духом великого имперского города, духом дворцов Павловска, Царского Села – мой дед почетный гражданин Царского Села. Моя бабушка работала у государыни, ухаживала за ранеными в Феодоровском городке, где санитаром был Сергей Есенин. Мои предки 300 лет жили в Петербурге, мой прапрадед, Константин Иванович Арсеньев, был воспитателем Александра III. Мои родные, умершие в блокаду в январе 1942 года, – папа, дядя, бабушка – похоронены на Серафимовском кладбище. Но сегодня я чувствую себя гостем в своем родном городе. Пришел в дом на Петроградской стороне, где я когда-то жил, а в «моей» квартире теперь поселились люди, которые даже по-русски не понимают. Мне это больно. И я не обнаружил того самого ленинградского дворика с милыми интеллигентными людьми. Совсем другая жизнь… И часто меня не знают студенты гуманитарных вузов, да и не все современные деятели культуры.
– Вы немножко кокетничаете, Илья Сергеевич. Вас ценят – именно вас пригласили участвовать в реконструкции Андреевского и Александровского залов Большого Кремлевского дворца.
– Ну, может быть, потому, что знают меня как художника-монументалиста. Вспомнили, что я работал в Испании. Я ведь делал по поручению Андрея Громыко интерьеры советского посольства в Мадриде. Это потом дало мне возможность реализовать все мои проекты, за которые, кстати, часто и не платили и даже не благодарили. А в БКД я оформил действительно все интерьеры – вы их частенько можете видеть по телевизору… Шесть лет шла работа! Это Ельцин пригласил меня, потому что ему не понравились ничьи другие предлагаемые эскизы. А мои приглянулись.
– Ваша Академия живописи, ваяния и зодчества существует более 20 лет. Скажите, пожалуйста, сейчас художники очень трудно живут материально. Раньше многие имели госзаказы, а теперь все на вольных хлебах. Вы готовите своих студентов к трудной жизни?
– Я им всем говорю, что будет еще хуже. Но они должны знать, что школа – это крылья. С ними можно перебраться с горы на гору, улететь в Турцию, в Америку. Сейчас идет борьба со школой, с реалистической школой, которую я получил от моих учителей, в Петербургской, бывшей императорской Академии художеств, именуемой ныне Институтом имени Репина. Я хочу передать эту школу моим студентам, вот почему они приезжают в Петербург, ходят в Эрмитаж, в Русский музей, пишут Петербург Достоевского, Некрасова, Пушкина, Гоголя, Блока.
– Раньше считалось, писатель – инженер человеческих душь. Кто в таком случае, по-вашему, художник?
– Я считаю, что картины действуют быстрее и точнее, чем романы, даже романы моего любимого писателя, великого мыслителя и пророка Федора Достоевского. Картина сразу дает образ. Но если у художника нет образа, то тогда и нет воздействия на зрителя. А сегодня появляются никому не понятные и невнятные инсталляции – выставляют банку нечистот как арт-объект, и кто этого не понимает, того называют быдлом, отставшим человеком. Мне кажется, что с этим мы должны бороться и определять соответствующее место для подобного «искусства».
– Но сами вы не являетесь приверженцем одного избранного стиля. Ваш реализм соседствует с некоей фантазией, даже фантасмагорией, вы делаете иллюстрации, и они по стилистке отличаются от портретов и ваших огромных картин-панно…
– Я давным-давно определил для себя четыре важнейших направления в творчестве и от них не отхожу. Первое – это вечная Россия. Второе – существование в огромном мегаполисе человека с его одиночеством, мечтаниями, надеждами. Третье – это образы великой отечественной культуры, литературы, в частности, те, которые рождаются от прочтения моего любимого Федора Михайловича. Ну и четвертое – это портреты. Что может быть современнее современника? Но чтобы написать портрет, нужно обладать школой, и я благодарен моим учителям, которые передали мне эту школу.
– Илья Сергеевич, вы не первый год работаете над еще одним масштабным полотном – «Раскулачивание». Что подвигло вас к этой теме?
– Наверное, моя извечная боль за Россию, за тех пострадавших, кого смял сталинский режим. «Раскулачивание» – это гимн русскому крестьянству, и, наверное, это моя самая важная картина. Меня всегда мучили слова Христа: «Почто, Отче, оставил меня?» Какая мука была! И я вспоминаю: мне довелось в жизни иметь счастье познакомиться с Василием Шульгиным, депутатом императорских Государственных дум, включая первую, монархистом, присутствовавшим при отречении государя императора. Василий Витальевич отсидел в сталинских лагерях больше десятка лет. Он вспоминал, что, когда свершилась Февральская революция, во всех ресторанах Петрограда шансонье распевали на веселый мотивчик: «Почто оставил меня, Боже?» Я запомнил вопрос Шульгина: «А эта ужасная надпись все еще есть на Медном всаднике?» Я удивился: «Там же просто слова: «Екатерина II Петру I». – «Да нет, нет, они же обмотали памятник красной лентой, – пояснил Шульгин, – и на ней было написано: «Первому большевику в благодарность от советского правительства». Как же все было перевернуто, исковеркано! Я считаю, что мы должны все поставить сегодня на свои места, вернуть память народу, народу – не быдлу, а нам с вами, всем – от журналиста до президента, от президента до художника. И может быть, именно поэтому я и написал свою книгу «Россия распятая», где очень много фактов и размышлений по поводу нашей истории.
– В одном из интервью вы привели страшную цифру, что в первые месяцы Великой Отечественной войны сдались в плен фашистам 5 миллионов советских солдат, протестующих против сталинского режима. Вы понимаете и даже оправдываете этих людей...
– Это сложный вопрос. Очень сложный. У нас об этом не пишут. Но в первые дни войны действительно сдались в плен 5 миллионов русских крестьянских детей, переодетых в шинели. Они поняли, что такое коллективизация, во время которой были уничтожены лучшие силы русского и других народов Российской империи. Мы кормили полмира хлебом. Я понимаю Черчиля, говорившего: «Я думал, что умру от старости. Но когда Россия стала покупать хлеб, я понял, что умру от хохота». И потому можно понять, что дети раскулаченных подняли руки, как бы голосуя этим против Сталина. Многие говорили: «Хоть с чертом, но против Сталина». Но это не зачеркивает главное, что война с проснувшимися национальными революционерами Европы – Франко, Муссолини, Гитлером – была выиграна Сталиным только благодаря его обращению к нашим святым именам – Александру Невскому, Михаилу Кутузову, Александру Суворову.
Сталин забыл и Клару Цеткин, и Маркса, и Энгельса, и даже Ленина. «Русский медведь зашевелился и ощерился», – так писали мюнхенские газеты. И я не знаю, кто посоветовал Сталину вдруг открыть церкви, перестать травить священников. (Он еще до войны сказал, что в 1942 году покажет последнего священника.) Сталин умело манипулировал сознанием народа. Он выиграл войну, но не потому, что любил Россию. Здесь были свои интересы.
– Какие?
– Сейчас я скажу крамольную вещь. Но я в этом убежден и об этом написал в своей книге «Россия распятая». Если мы этого не поймем, то не поймем своего предназначения и не убережемся от ошибок вновь. Товарищ Сталин заложил идею создания республик по национальному признаку. Чтобы задавить русский народ. Такую задачу перед собой всегда ставили темные масонские силы, к которым принадлежали и Ленин, и Сталин, равно как Маркс с Энгельсом. Я поправлюсь, скажу: задавить не русский, а российский народ, покончить с российской ментальностью. Мы слишком большая угроза миру. Наш народ самый-самый духовный, наши писатели, художники, артисты самые талантливые. Но мы все сегодня находимся в подчинении одной стране – Соединенным Штатам Америки. Мы должны восхищаться их ценностями, их понятиями добра и зла. Мы каждый день видим кровавые американские фильмы и пытаемся им подражать.
– Так что же, получается, Россию надо бояться?
– Россию обязаны не то что бояться, а обязаны трястись от страха, уважения, любви и понимания. Если учителя не боятся студенты – это не учитель. Они придут и ударят его… Эти ельцинские корни надо вырвать и вот в этом… учиться у американцев.
– Все-таки есть чему учиться у американцев?
– Есть. Защищать своих граждан, ввести смертную казнь и ввести губернское деление, потому что штаты – это губернии. Как это было при царе.
– Смертная казнь – вопрос серьезный.
– Тут я преклоняюсь перед Америкой. Насильники, убийцы, маньяки должны быть преданы суровому наказанию. И еще, Голливуд – это все-таки самый мощный производитель фильмов. Но ведь талантливый актер Аль Пачино сказал, что все американские звезды обязаны Станиславскому. Когда большевики выгнали его из страны, он два года прожил в Детройте – его там на руках носили. По системе Станиславского живет мировой театр, и американский в том числе. Но нам не нужно идти по пути Штатов и устраивать три Лас-Вегаса. Зачем нам Вегасы? У нас должны строить дома, поселки для крестьян и для тех, кто отслужил в армии, давать им землю вдоль границ. Надо поднять рождаемость русского народа, сделать православие государственной религией, как это было при царе. И учиться у Израиля – это гениальное по устройству государство.
– Вы про сильную армию?
– Конечно. В нашей армии надо немедленно навести порядок. Жестко. Сама по себе армия не ужасна, но ее довели до жуткого состояния. Как дошла до такого же состояния живопись. И театр. Все вокруг обезумели от вседозволенности! Художественным руководителям платят за то, что они разрушают. Это касается и Петербурга, и всей России. Всем платят за разрушение. Никто не поддерживает созидание. Надо открывать как можно больше бесплатных спортивных секций, кружков, думать о воспитании и культуре подрастающего поколения.
– Какую национальную идею вы бы предложили для России?
– Путин говорил про заботу о коренном народе, который сейчас вырождается. У русских сейчас самая низкая рождаемость среди стран СНГ. Они живут хуже всех, их спаивают, над ними измываются. Но я вижу, что сейчас Путин и Медведев усиливают власть, намереваются платить матерям за рождение второго, третьего ребенка. Не надо узбечке платить за 13-го ребенка, она и так его родит. Но чукчам, эвенкам, у которых также низкая рождаемость, – надо платить. Я за то, чтобы Россия была многонациональная. Но хозяином в ней должен оставаться русский народ, который создал великое государство, великую культуру и который даже в сегодняшнем своем состоянии, даже в нашу смутную эпоху кризиса несет свет. Будь то недобитый балет, будь то недобитая литература, будь то журналисты, если только они не отравлены идеологией, если они хотят нести правду.
– Вас беспокоит нынешнее состояние Петербурга?
– Безусловно. Тут правда одна: Петербург должен быть сохранен, все здания должны быть отреставрированы, но не обезображены новоделом из черного стекла и бетона. А в новой части, которая к Выборгу, – делайте что хотите – хоть Чикаго, хоть Сан-Франциско, стройте хоть «кукурузы», хоть «яблоки с апельсинами».
– Илья Сергеевич, вы кистью пишете «Вечную Россию». А пером – «Распятую Россию». Эти два понятия взаимосвязаны?
– У Леонардо да Винчи спросили, что лучше – живопись или музыка? Да Винчи ответил вопросом на вопрос: «А что бы вы хотели, чтобы с вами случилось – ослепнуть или оглохнуть?» Я написал «Вечную Россию», и это нисколько не противоречит «Распятой России». Правая часть картины – революция, лагеря. Распятие – это воскресение, которого мы все ждем, уповая. И я все делаю, что в моих силах – создав Академию, написав книгу, организовывая выставки, общаясь с людьми, рисуя картины, – чтобы возродить нашу волевую, национальную, духовную элиту, как писал философ Иван Ильин. Она раздавлена и растоптана. И вот сегодня мы должны возродить Россию распятую. Мы на голгофе. Я не представляю ни одно из времен, которое было бы хуже наших дней. Сейчас может быть нарушено самое главное – равновесие мира в мире. И не случайно мадам Тэтчер, очень любившая Михаила Горбачева, бросила такую реплику: «А не велика ли Сибирь для русских?» И мы это терпим?!
– Илья Сергеевич, но ведь русская культура создавалась не без влияния Европы, для выхода к которой Петр I и прорубал окно. Может быть, вы сожалеете об утрате именно той духовности, которая существовала в XIX веке, а теперь ее нет?
– Нет, я имею в виду прямо противоположное тому, о чем думаете вы. Вы знаете, в рукописях Александра Сергеевича Пушкина, которые не были изданы при его жизни, есть такие строки о Петре: «И горе, горе нам, в Европу прорубил окно». Но Петр для меня велик тем, что накануне Полтавской баталии сказал слова, которые меня греют и, думаю, греют вас: «О Петре же ведайте, что жизнь ему не дорога, жила бы Россия во славе и благоденствии»…
В прорубленное окно в Европу налетела масса микробов, смертоносных для России, – Петр допустил очень много ошибок, ну представьте себе, разве это не чудовищно, что за ношение бороды нужно было платить штраф! Государя обработали, и, несмотря на его великие имперские идеи, он слишком зависел от европейского уклада, ввел Сенат и Синод и, к сожалению, шел к приближению к Европе протестантстко-кальвинистской. У нас об этом не говорят, хотя есть сведения, что первая масонская ложа, в которой он состоял, была основана неким Гордоном.
С этого началась наша интеллигенция, которая явила свои плоды в Серебряном веке. Но наряду с этим был золотой ствол русской национальной интеллигенции. К ней можно отнести Аксакова, Пушкина, Гоголя, и все, что они создали, дошло до XX века. Но я скажу, что госпожа Гиппиус или Мережковский, например, которые имели наглость называть государя императора Николая II полковником, были отравлены симптомом глубокого развала, они жаждали великих перемен, о которых узколобый Максим Горький писал: «Пусть сильнее грянет буря!» А когда буря грянула, Горький первым уехал в Сорренто. Но товарищ Сталин ему сказал: «Или вы вернетесь и будете великим пролетарским писателем, или ваше тело привезут в гробу». И тот моментально приехал, стал воспевать Соловки и Беломорканал.
Наша русская интеллигенция велика тем, что она высоко интеллектуальна, она обладала великой культурой. Но она и виновата в том, что очень падка на чужеродные влияния. Я очень люблю Александра Блока. Но когда я прочитал у Бунина, что каждую строку у поэта надо взвешивать на ладони, я взвесил строку: «Да, скифы мы, да, азиаты мы с раскосыми и жадными глазами». Простите, скифы наши предки, и этим можно гордиться! Один из семи мудрецов древности был скиф Анахарсис, живший в шестом веке до нашей эры, скифов византийские ученые называли руссами. А море Черное называлось тогда Русским. Оно стало Черным, когда Оттоманская империя захватила и уничтожила великую Византию, детьми которой мы являемся. Это славная история, и нам следует ее знать.
– Интересно все-таки, кто ваш любимый российский общественный деятель?
– Я всегда был монархистом. И всегда любил всех наших царей – и императора Павла, и Николая I, очень люблю Александра III. Но, пожалуй, самый великий деятель России – Столыпин. Его я обожаю. Столыпина неслучайно убили – он нес свободу России. Это все есть в моей книге «Россия распятая». Я ее издал не для самолюбования и не ради денег, я и пятирублевого гонорара не получил. Наверное, я хочу заставить этой книгой людей задуматься.
– Как долго вы работали над книгой?
– 30 лет. И всю жизнь. Мне было очень приятно, когда я увидел ее в продаже в Доме книги напротив Казанского собора.
– Может быть, потомки и вас назовут выдающимся человеком России?
– Я не выдающийся человек России… Какой я человек – судить не мне. Я солдат России. Я маленький барабанщик великой России.
– Вы православие предлагаете сделать государственной религией. Но вы за то, чтобы все-таки религии мирно сосуществовали? Вы за экуменизм?
– Я покрываюсь гусиной кожей от опасности надвигающегося на нас экуменизма. Это ересь ересей. Это то же самое, если бы вам велели из всех зверей в зоопарке сделать одного зверя. Убить слона, обезьянку, моржа и из этой мертвечины сотворить нечто. Экуменизм – это уничтожение православия. Думаю, это то же самое, как если бы мне сказали: пишите как хотите, но фон у вас пусть будет желтый, а один глаз нарисуйте на лбу. А так вы свободны – делайте что хотите… Экуменизм – это смерть. А православие – это есть прежде всего святое апостольское Христово благовестие, которое несет с первого века наш просветитель Андрей Первозванный. Мы должны иметь коренную религию. Если мы низведены до состояния жалкого пьющего дикого населения, то давайте не говорить о национальной идее, а только вспоминать, что мы были великими, и считать, сколько осталось русских на земном шаре. Я знаю, что 5 миллионов россиян находятся в тех республиках, населению которых эти русские люди принесли свет, разум, воспитание.
Россия превышала Римскую империю в шесть раз – у нас была великая культура. Нам есть чем гордиться. Но мы этого либо не знаем, либо нам не хочется этого помнить. Давайте поддерживать тех, кто работает на возрождение России и кто будет помогать Путину и Медведеву делать великой нашу страну. Наши правители говорят, что они хотят этого. Я этому возрождению отдал всю свою жизнь. И еще отдам, ведь мне предстоит жить долго – до 200 лет.
