Культура

Владимир Васильев: «Барахтаюсь в стихах, рисую до забвенья…»

11 июля

Знаменитый танцовщик и хореограф  рассказал «НВ», почему любит уединение в глухой деревне и что в старинных самоварах, несомненно, имеется душа


 

Мстислав Ростропович, увидев однажды его танец, сказал: «Он гений, гений! Берегите его!» О Владимире Васильеве говорят как об «абсолютном совершенстве», «славе отечественной хореографии», «первом танцовщике мира». Его Спартака ставили в один ряд с Лебедем Павловой, Джульеттой Улановой и Кармен Плисецкой… В этом году знаменитый танцовщик отмечал 75-летие. Правда, отказался от традиционного праздничного концерта в свою честь в Большом театре. Сидеть на сцене в кресле, улыбаться и принимать одинаковые корзины с цветами ему показалось скучным. И Васильев предложил отметить дату постановкой «Dona Nobis Pacem. Даруй нам мир», которую он осуществил в Казанском театре оперы и балета на Мессу си минор Баха.

А на днях юбиляр принимал поздравления и в Петербурге. Но не на сцене. В Фонде исторической фотографии имени Карла Буллы (президент фонда Валентин Эльбек – давний друг Владимира Васильева) открылась выставка живописи знаменитого танцовщика, хореографа, педагога. 

– Владимир Викторович, вы как-то признались, что больше любите дарить подарки, чем принимать. 

– Это правда. Мне так всех хочется сделать счастливыми! А юбилеи… Они утомляют, и надо относиться к ним, знаете, выборочно. Осторожно. Конечно, можно было бы проехать по свету, предложения такие были. У меня много друзей, и, наверное, приняли бы меня с распростёртыми объятиями, но… Не нужно уже всего этого. Поэтому я и предложил Владимиру Урину предоставить сцену Большого Казанскому театру. У нас получилась грандиозная постановка: там и оркестр, и хор, и вокалисты, и солисты-танцовщики, и кордебалет, всего около 200 человек. Я задумал этот спектакль давным-давно, готовился к нему много десятилетий. И вот недавно понял: пора. 

– В Петербург вы привезли не спектакль, а живопись.

– У меня уже несколько тысяч работ, так хочется их показать! И потом, выставка – это такое подспорье… в юбилейном деле. Не знаю, получают ли зрители от моих картин такое же удовольствие, какое получаю я, работая над ними, я ведь не профессиональный художник. Но на открытии выставок обычно собираются люди, которые меня любят и знают. 

– «Живопись для меня наркотик, – сказали вы однажды. – Без «этюдной» дозы жить не могу». Как это получилось, когда вы «подсели на иглу», простите, на кисть?

– С детства не люблю, даже можно сказать, ненавижу однообразие. Нет, я очень уважаю людей, которые заняты одним делом и всю свою жизнь посвящают ему, совершенствуясь, достигая высот. Но я – за разнообразие. Поэтому я не только танцевал, но и ставил спектакли как хореограф, и пробовал себя как режиссёр в драматическом театре, и как режиссёр в кино. Стихи пишу!

– Стихи?! 

– Первое стихотворение появилось, кстати, здесь, в Петербурге, на улице Зодчего Росси. Помню, шёл дождь, противная погода такая была. И на душе было не очень хорошо – всё шло куда-то не туда. И вдруг сложились строчки – как иммунитет, как защита здоровья. Чем это объяснить? Стихи рождаются не тогда, когда хорошо. Тогда «не рождает образы творец, / Их праздность вяло побеждает...» Когда любимый человек рядом, нет поэзии. Поэзия – это всегда волнение, неуспокоенность души. И живопись тоже. «Барахтаюсь в стихах, / Рисую до забвенья, / Иду ко дну, / Всплываю на мгновенье / И радуюсь счастливой перемене, / Возникшей не в других – во мне...» И сегодня для меня главное – это живопись. Это то, чем я занимаюсь каждый день. Без чего не могу жить. 

– А без танца?

– Без танца? Могу. Легко. 

– На ваших картинах нет танцовщиков, нет балета. Почти всё – природа. И больше всего летних пейзажей – цветущих, жарких…

– Балет был в начале, но теперь мне это неинтересно. А в пейзажах такое разнообразие! Вы спросите: «А что, в людях нет разнообразия?» Есть, но я устаю от людей. А от природы – никогда. У меня есть и зимние пейзажи, но чаще я бываю в моей любимой Рыжевке летом. Это деревенька в восьми километрах от Щелыково, в Костромской области. На реке Мера, которая впадает в Волгу. Места Островского. Уединённое место, никого нет рядом. Мы с Катей (Екатериной Максимовой, женой и партнёром Владимира Васильева на сцене. – Прим. ред.) ездили туда на протяжении пятидесяти лет, пока она была жива. Никакие контракты, никакие выгодные и заманчивые предложения не могли нам помешать в августе поехать в деревню. Теперь я продолжаю ездить в Рыжевку уже без неё. Август – по-прежнему для меня святой месяц, я всегда там. Рисую. 

– Вы любите рисовать самовары? «Самовар ночью», «Самовар днём»… И все пузатые такие, как на подбор…

– Обожаю чай из настоящего самовара – он вкуснее, чем из чайника. И рисовать их одно удовольствие, потому что в самоваре есть душа. Я, знаете, что вижу, то и пишу в этот момент. Не ставлю перед собой задачу создать шедевр. Работ, которые мне самому нравятся, не так много. Вот «После дождя» – одна из самых дорогих для меня. И ещё несколько. Знаете, много раз пытался нарисовать Катю – не получается. Никак. 

– Вас с Екатериной Максимовой признавали самой красивой балетной парой XX века. Что стоит за этими словами?

– Как что? Труд и терпение, терпение и труд. И ещё любовь. Мы ведь с первого класса были вместе. Это было постоянное наполнение, заполнение друг другом. Я сейчас только осознаю, какими мы всё же были с ней разными. Так долго мы были вместе только по одной простой причине – потому что любили друг друга. Любовь – первооснова. Я в профессии был спринтером, Катя стайер. Ей нужно было долго входить в роль, а я долго не мог, мне становилось неинтересно. Я должен был с самого начала понимать своего героя и делал всегда это очень быстро. Так что с Катей у нас были разные ритмы, поэтому репетировать было непросто. Вообще постоянно быть рядом с человеком, которого обожаешь, очень сложно. Близких мы часто раним, потому что ну свой же, ничего, он поймёт, простит. Только потом, когда его с нами уже нет, ты начинаешь себя корить – не надо было говорить то и это и обижать не надо было. И ты согласен на всё, лишь бы только этот человек был с тобой… Так что работать нам было непросто. Даже тяжело. Но это было мучительно прекрасно, скажу так. Это то, о чём я могу теперь вспоминать, – и на душе светло. Слава Богу, что это было в моей жизни. 

– Надо же – влюбиться с первого класса и на всю жизнь. Тоже талант, честное слово… 

– Нет. Не с первого. Ну что вы! В семь лет моё сердце было занято. А в Катю влюбился окончательно и бесповоротно только в последнем классе, перед выпуском. Свадьба у нас состоялась через три года, перед тем как мы должны были ехать в Париж представлять фильм, который назывался «СССР с открытым сердцем». Мы взяли и решили: давай всё же распишемся. Меньше проблем будет. Она забыла взять в загс паспорт. Пришлось вернуться. Говорят, примета плохая. Не верьте приметам! Мы прожили с ней полвека – и это было невероятное счастье. 

– Я брала интервью у Александра Аркадьевича Белинского, и он рассказал, как увлёкся балетом и великой Улановой. Задумал снять фильм с ней в главной роли, но не случилось. Зато Галина Сергеевна познакомила его со своей любимой ученицей, Екатериной Максимовой. И когда он предложил ей сделать балет по «Пигмалиону», Максимова заявила, что Белинский сумасшедший. И все вокруг сказали, что это невозможно. А она наперекор всем согласилась.

– Она была упрямая. Но он её уговорил. Для балета взяли произведение, которое, казалось бы, лиши слов – и оно потеряет смысл. Сначала «Пигмалион» Бернарда Шоу – фильм назвали «Галатея», потом «Старое танго», опять с Катей в главной роли. В фильме-балете «Жиголо и Жиголлета» по рассказу Моэма я стал балетмейстером и станцевал главную партию. Потом была «Анюта» по рассказу Чехова. «Дом у дороги» – по мотивам поэзии Твардовского. Как можно передать языком танца поэзию?! Но мы сделали это.

– Правда, что тогда вы снимались ночами на «Ленфильме»? Это же физически невозможно!

– Когда вы молоды, вы можете танцевать в любое время суток. И потом – другого времени не было. Собрать людей из разных театров можно было только ночью. Мы с Катей тоже днём работали, а ночью снимали наши фильмы-балеты.

– В беседе, которая состоялась незадолго до его смерти, Александр Аркадьевич сыпал известными именами и говорил – великий такой-то, великая такая-то. Я его спросила, а что это у вас все, с кем вы встречались, великие, на что он совершенно серьёзно ответил: «Не все. Гении тоже попадались. Абсолютным хореографическим гением был Леонид Вениаминович Якобсон. А ещё Катя Максимова и Владимир Васильев».

– Спасибо, но я к таким словам давно уже отношусь более чем спокойно. Так же как к званиям и наградам. Нас с Катей однажды спросили, в каком порядке напечатать на афише наши регалии. Мы с ней переглянулись, и я сказал: не надо никаких званий. Напишите – Екатерина Максимова и Владимир Васильев. Самое дорогое у нас было – имя. У меня есть строчки: «Не в том беда, что мыслишь о себе велико. Беда, когда поверишь, что и впрямь велик…» Вот кто был гений – так это Ростропович. В творчестве у него не было границ. Ему и планеты Земля было мало. Если бы можно было дать концерт где-то на другой планете – он и в космос улетел бы.

– А вас заставляли подписывать письмо против Ростроповича, когда он покинул СССР?

– Да. 

– И что вы на это сказали?

– Сказал: не буду. Катя была рядом, она тоже отказалась наотрез. Мы видели, насколько они, Вишневская и Ростропович, любят родину. И Михаил Барышников, и Рудольф Нуреев, с которым мы в один год училище оканчивали, – ну какие они предатели родины? Для артиста очень важно, повторюсь, разнообразие. Разнообразие стилей, школ, стран, где тебя ждут, где тебя любят. А в наше время у нас не было выбора. Вернее, выбор был, но такой… страшный. Либо ты там, либо ты здесь. Назад не было дороги. Сейчас вот никому не приходит в голову мысль, что если артист больше работает за границей, чем дома, то он предатель родины!

 – Скажите, мир искусства, балета – на самом деле такой жестокий? Николай Цискаридзе, например, сказал о Большом театре: «На войне как на войне»… 

– О балете? Ну… Я тоже на войне. Но я борюсь сам с собой – на другое времени жалко. Я ни с кем не хочу воевать, никому ничего доказывать, ни с кем бороться. Да, балет жестокий мир, потому что требует большой отдачи, физической и духовной. Постоянной, ежедневной. Но… это ещё и удовольствие от танца, от учения. От того, что ты даришь людям праздник. Балет – это как жизнь с любимой женщиной. Для меня – в прошлом.

 

Глаза закрыты. Ночь. Темно.

А мне не спится. 

В полураскрытое окно,
                       бессонница стучится.

Ни шороха, ни ветерка. 

А где-то рядом 

Пороховые облака 

Несут разряды… 

Какой он будет – новый день, 

И чем он разрешится? 

Свет обязательно рождает тень, 

И мне не спится.

 

Владимир Васильев

 

 

 

Беседовала Эльвира Дажунц. Фо­то Ан­дрея Че­па­ки­на
Курс ЦБ
Курс Доллара США
92.26
0.329 (-0.36%)
Курс Евро
99.71
0.565 (-0.57%)
Погода
Сегодня,
29 мартa
пятница
+10
Облачно
30 мартa
суббота
+9
Слабый дождь
31 мартa
воскресенье
+10
Слабый дождь