«Я – в пучине бессознательного»

 

Татьяна Москвина – о счастье и наслаждении, о мужчинах и женщинах и о русской интеллигенции

Татьяна Москвина известна петербургской публике как замечательный театральный критик, умеющий восхищаться удачами и справедливо аргументировать недостатки. Но критика не единственное её призвание. За последние годы свет увидели её романы и пьесы, которые нашли своего читателя. Не все выберут Москвину в качестве любимого писателя, но те, кто любит хороший язык и интеллектуально-парадоксальные рассуждения, взяв в руки роман, получат удовольствие.

– Татьяна Владимировна, ваша первая книга – «Похвала плохому шоколаду» – продолжение вашей профессиональной деятельности. Какие задачи вы ставили перед собой?

– Никаких вообще не было задач, это была просто первая книжка, сборник статей. Виктор Топоров тогда работал в издательстве «Лимбус». При случае я спросила его: «А может быть, попробуем?» – и тогда в серии «Инстанция вкуса» вышли две книжки: «Похороны Гулливера» Виктора Топорова и моя «Похвала плохому шоколаду». Он сам складывал свою книжку, я – тоже сама: отбор статей, порядок. Оказалось, что такие сборники эссе интересны, что они имеют читателя. «Лимбус» продолжил издавать эту серию, и она пользовалась определённым успехом у разумных людей.

– Почему появилось желание оформить свои мысли в книгу?

– Мне уже было порядком лет и хотелось иметь на полке какую-то книжечку. Не итоговую, но суммирующую мои усилия в разных направлениях. Я сама не ожидала, что люди так потянутся к этой маленькой книжке. Получила много хороших отзывов и, получив, конечно, окрылилась. Мне показалось, что вот – можно дальше жить и работать. Как у Маяковского: «И всё ей казалось – она жеребёнок, и стоило жить, и работать стоило». Вот и я так подумала. Так дальше и пошло-поехало.

«Амфора» предложила написать что-то художественное. Тогда было хорошее настроение в медиасообществе, все были заняты нужными и важными проектами, я была тоже воодушевлена. Я поступила очень легкомысленно и согласилась написать. Почему-то образовался довольно устойчивый спрос на мои книги. Время от времени они выходят, а я бесконечно удивляюсь, потому что не знаю, как всё это написала и я ли это писала, почему именно эти, а не другие, для меня это всё скрыто, я – в пучине бессознательного.

– Вы как-то себе представляете своего среднестатистического читателя?

– У меня нет его. Я нестандартная, и читатель мой нестандартный. У меня есть поклонник, ему под девяносто, он всё читает. Мою прозу очень любит, например, режиссёр Станислав Говорухин, тоже почтенный человек. Композитор Андрей Петров читал мои книги… А с другой стороны, есть читатели 18–25 лет. И мальчики, и девочки.

По возрасту и полу моя аудитория – разная, а по складу ума, может быть, есть у них что-то общее. Пытливые они у меня. Глаза у них живые. 

– Когда вы пишите книги, вам хочется рассказать своё видение или дать точку опоры читателям?

– Я когда пишу, не думаю о читателях. Я не встраиваю в себя какую-то потустороннюю сущность, чтобы оценить, что пишу. Текст растёт, у него свои законы, важно только, насколько ты максимально ввёл себя в текст в рамках замысла. Это очень сложная и своеобразная работа, и я не думаю, что о ней стоит говорить, потому что невозможно никаких рекомендаций дать, всё равно основное и важное невозможно рассказать, ты или способен это сделать, или нет.

Никто из писателей никогда не мог точно объяснить, почему он написал тот или иной рассказ. Почему «Вишнёвый сад»? Чехов же не писал о том, что актуально, он писал о том, что его волновало. Зима третьего года, он умирает, в Ялте сидит, его бросили родные, поэтому «Вишнёвый сад». Потому что всё прекрасное должно погибнуть, в том числе Антон Павлович Чехов…

– Женщины в ваших книгах несчастны, но связаны с природой. Как это может сочетаться?

– В человеке вообще может много чего сочетаться, притом самого противоречивого. Чем же противоречат связь с природой и несчастье? Связь с природой не назовёшь счастьем.

– Почему?

– А счастье-то тут в чём? Существует дух, и существует природа. Дух – это бог, разум и так далее. Устойчивое счастье можно обрести разве что в духе. А природа – злая, мрачная, жестокая, неразумная. Связь с ней какое же счастье вам обещает? Никакого. Она может быть милосердна, а может вас пожрать, вы никогда не сможете её понять, обратиться к ней. В природе много вполне ужасного. Чудовищного. Она несоразмерна, в ней нет меры. Связь с природой просто даже не предполагает такого понятия – «счастье». В этом и драматизм положения женщины.

Либо надо отказаться от разума. Ведь благодаря разуму она просто видит ужас своего положения. Вот говорят: «Глупая как курица». Курица – образец глупости. А вот что было бы, если бы у неё был разум? Что бы она увидела? Увидела грязный курятник, увидела бы, что яйца отбирают, увидела бы одного петуха на сто куриц. Вот зачем курице разум? Это просто пойти и повеситься в этом курятнике.

– Вернёмся к романам. Откуда такой мрачный взгляд на мужчин?

– Почему мрачный? Мужчины в моих романах достаточно разнообразные. Есть сочувствующие и несочувствующие, слабые и сильные, злобные и вполне добродушные. Стереотип, что Татьяна Москвина ненавидит мужчин и делает из них только отрицательных героев, возник после того, как я назвала одну из книг «Смерть – это все мужчины». Эта эффектная строчка – из Иосифа Бродского.

– По мнению Оскара Уайльда, предпочтения в литературе связаны с темпераментом. Так ли это?

– Как-то очень физиологично, бедный Уайльд, он немало на этом погорел... на своих страстях. По-всякому бывает, я думаю. Бывает, что так совпадает твоё дыхание с каким-то писателем, что ты уже и не понимаешь, темперамент это или нет. Вот я так люблю Фёдора Михайловича Достоевского. Ментальная горячка, в которой находятся все его герои, воспитала меня, она с чем-то коренным во мне совпадает. Мне совершенно всё равно, хороший ли он писатель. И, скорее всего, гениальный, но плохой, потому что совершенно не обращал внимания на стиль, он не Бунин, он не отделывал фраз, он пророк, ему надо сказать.

Можно любить совсем далёкое. Я знаю, что есть люди, которые любят совсем непохожее на себя. Евгений Шварц написал очень смешно: «На душе моей темно, братцы, что ж это такое? Я читать люблю одно, а писать люблю другое». Бывает и так.

–  Гуманитарное образование влияет на уровень культуры?

– Гуманитарного образования у нас даже перепроизводство. И вопрос не в том, что люди мало знают, знают достаточно, а в том, что они, к сожалению, не составляют настоящей публики. Они мало читают, мало ходят. Как-то всё разлажено. Нет общества, в Петербурге вообще нет общества.

– А что с молодёжью?

– Молодёжь – это всего-навсего маленькая маргинальная группировка, кто на неё ориентируется? Когда молодёжь стареет, выясняется, что она и знает побольше. Не будешь же до сорока лет слушать Billy’s band. Придётся книгу в руки взять.

Уровень культуры определяют образованные люди вне зависимости от того, сколько им лет.

– И откуда появляются образованные люди?

– Тайна сия велика есть. Но откуда-то они появляются. Путём каких-то таинственных процессов, был неучем – вдруг стал учиться. Сплошь и рядом такое происходит. Вдруг просыпается интерес. Каким-то образом интеллектуальный уровень поддерживается.

И во власти, кстати, все образованные. Ведь проблема власти вовсе не в том, что они необразованные. Если понимать под интеллигенцией читающих, образованных людей, то сейчас у власти – интеллигенция. Они – знающие, образованные, но другие проблемы вылезли. Они считают, что знают всё. Классический вариант: я – начальник, ты – дурак. Вот это то, что было в русской интеллигенции. Это и вылезло. Интеллигенция сейчас впервые у власти. Это не спасло, как мы видим. Не спасло от ненависти к ближнему, от цинизма. Это и не должно спасать. Спасёт только Христос.

 

Беседовала Анна Французова. Фото автора