«Я танцевал лебедя, когда началась стрельба»
Заслуженный артист России Валерий Михайловский создал мужской балет, чтобы противопоставить беспределу лихих девяностых что-то светлое и радостное
Имя этого артиста балета известно многим поколениям театралов. Бывшему премьеру труппы Б. Эйфмана, танцовщику с безукоризненным вкусом и блестящей техникой Валерию Михайловскому 23 июля исполняется шестьдесят лет. 15 июля программой «Танец длиною в жизнь», составленной из новых номеров и полюбившихся зрителям «визитных карточек», звезда балета прощается с балетной сценой.
–Журналисты часто спрашивают, доволен ли я своей творческой судьбой. Я благодарен судьбе и Богу, что она у меня такая богатая и многообразная,– признался Валерий Владимирович корреспонденту «НВ». – Начинал я в Одесском театре оперы и балета, перетанцевал там все главные партии классического репертуара. Перешёл в труппу Бориса Эйфмана. Эйфман ставил спектакли, которые до него никто не ставил, а я исполнял роли, которые до меня никто не танцевал. Я первооткрыватель ролей князя Мышкина, Воланда, графа Альмавива, Мальволио и других. Это были новаторские постановки, которые имели современную хореографию, получившую очень хорошую оценку критики всего мира. За свою творческую жизнь мне посчастливилось танцевать на одной сцене с Аллой Осипенко, Марисом Лиепой, Джоном Марковским, Валентиной Ганибаловой, Галиной Мезенцевой.
– Послужив классике, вы пошли в современный балет Эйфмана, затем создали мужской балет. Эти виражи вызваны свойством вашего характера или это уступки судьбе, может, чутьё?
– Я специально никогда ничего не делал. Я не задумывал: вот сейчас я мужской балет так заверну, что все с ног попадают. Никогда такого не было. Ситуация даёт мне такие моменты, мысли, направления, что я понимаю – нужно вот это сделать. Протанцевав шесть лет классику, я хотел танцевать современный балет. Тут появился Борис Яковлевич Эйфман, и я станцевал революционные для балета того времени партии. Мне исполнилось 38 лет, это – пенсионный возраст для артиста балета. Фактически я ушёл из труппы Эйфмана на пенсию. Из-за тяжёлых физических нагрузок в течение 14 лет работы мне нужен был отдых и медицинская реабилитация. Я уходил, и у меня никаких планов не было, никаких мыслей. После нескольких месяцев у меня появилась потребность эмоционального выхода, и с помощью друзей возникла мысль о создании труппы мужского балета. Повороты судьбы не случайны. Жизнь так складывалась, мысль приходила откуда-то из космоса, и судьба выстраивала так ситуации вокруг меня, что я попадал именно в ту дверь. Что будет дальше, я на сегодняшний день опять не знаю. Но что-то будет, точно знаю.
– Когда организовался Мужской балет, уклон был сделан на юмор и гротеск…
– Всё диктует время и ощущение себя во времени. Организация Мужского балета – это 1992 год: бандитизм, страх народа, девальвация, страшно было на улицу выйти, потому что стреляли. Безысходность в стране была, поэтому хотелось создать что-то радостное, весёлое. Я вспомнил наши капустники в театре на Восьмое марта, номера с переодеваниями: было так смешно, весь театр всегда ждал этого. У меня было желание немного переключиться от трудностей в стране самому и переключить наших зрителей. Мы один раз сами попали в разборку: в гостинице «Пулковская», когда только появилась традиция праздновать католическое рождество, была программа non-stop, с одиннадцати вечера до шести утра. Наша труппа выступала в тот момент, когда там две группировки вздумали выяснить отношения. Перестрелка началась как раз в момент нашего выступления, я танцевал лебедя. Вначале пепельницы полетели, тарелки, а потом началась стрельба. Мне все кричали, чтобы уходил со сцены, и вот что артисту может в голову прийти? – я должен до конца номер дотанцевать. И вторая мысль: в белых лебедей не стреляют.
– Вы несколько раз начинали заново свою творческую жизнь. Что давало вам силы и уверенность в себе?
– Желание. Желание продолжать своё дело. Когда после первой операции в двадцать лет я был более полугода на костылях, думал, что вернуться в балет нереально, но у меня была надежда. Второй раз мне было тяжелее: у меня произошла травма ахилла. Случилась операция, мне уже было 35 лет, врачи говорили, что разработают ногу до какого-то предела, но о танце можно забыть. А я думал: как забыть? Эти травмы дали мне возможность совершенно по-другому работать, жить и мыслить. Ничего не бывает в жизни просто так: ты идёшь не туда, и тебя останавливают, дают тебе возможность задуматься и проанализировать, правильно ли ты живёшь.
– Быть премьером: что для этого требуется, кроме таланта и выучки?
– Я могу о себе сказать: помню один такой момент… В моём детстве лампы дневного света только стали появляться, их ещё не было до этого. У моих соседей на кухне была такая лампа. Зима, шёл снег, темно на улице. Этот дневной свет лампы каким-то загадочным был, он холодный такой, яркий. Луч света ночью и снег, который падал и светился. Не помню, сколько мне лет было. Меня вдруг как понесло, я что-то стал танцевать, представлять, куда-то летать… Вот это должно быть: творческий порыв, творческое начало, которое есть в человеке. Если этого нет, никакая муштра, дрессировка, ничто не поможет.
– Как донести образ в балетном искусстве, передать сущность персонажа? Исполнение таких партий, как Воланд, князь Мышкин, изменяет танцора?
– Есть две техники театра: театр психологического переживания и театр жеста. Есть гениальные актёры, которые не включают свои внутренние переживания, эмоции, они делают и выучивают мимику, ставят жест, добиваясь потрясающих результатов. Русский театр всё-таки душевный, мы вкладываем душу. Мы переживаем, нам плохо становится после спектакля, мы волосы на себе рвём, если надо рвать, потому что мы доходим до того состояния, которое играем. Я люблю такой театр. Не дрессуру: ведь и слоны танцуют с какой-то точки зрения… Поэтому надо быть артистом в первую очередь, надо знать всё о своём герое. Надо читать литературу. Когда Эйфман объявил, что будет ставить «Идиота» и я буду князем Мышкиным, я кучу всего перечитал. Я роман перечитывал, всё время возвращался: не мог понять, почему он так сделал, почему он туда пошёл. Почему Достоевский так его направил. Я задумывался. Тогда и получается роль. А как я искал походки… Все смеялись. Когда я готовил князя Мышкина, мне говорили: «Ты не ходишь, а летаешь», а я не замечал этого. Когда танцевал графа Альмавива – совершенно другой стиль, другая походка: «Ну, ты щёголь какой-то просто».
Конечно, каждая роль влияет на актёра. Но вот есть помещение, и оно остаётся помещением, как бы вы его ни украшали. Можно сделать зелёную лёгкую весну занавесками, картинками, будет красиво, но помещение останется то же, что и было. Вы его нарядите в чёрно-белое графичное что-то, но от этого не поменяется ни размер помещения, ни количество окон, ни количество дверей. Поэтому, да, что-то добавляется, но суть присутствует. Вы есть вы.
– Петербург в XX веке был балетной столицей. Как на ваш взгляд, обстоят дела с балетным искусством сейчас?
– Подготовка артистов у нас была хорошей и есть хорошая, потому что школа у нас очень хорошая. Никакого падения нет. Я иногда прихожу смотреть выпуски… Правда, уже несколько лет не был на выпускных экзаменах… Академия балета воспитывает очень хорошо. Смотрю по уровню театров, того же Мариинского: очень хороший уровень, высочайший профессионализм. Просто такие звёзды, как, например, Алла Осипенко, это не только школа, выучка и воспитание, это ещё и мозги, индивидуальность, это слагающая очень многих, поэтому звёзды не каждый день появляются.
А с постановками – сложнее. Хореографу, чтобы осуществить, реализовать себя, нужна труппа. А где её взять? Борис Эйфман продолжает творить, его труппа работает на высоком уровне, и спектакли интересные. Его много критикуют, но я с большим уважением к нему отношусь. Я работал с Эдвальдом Смирновым, мы нашли общий язык с ним. Он сделал несколько программ, очень интересно было работать. Слава Богу, что теперь могут ставить зарубежные балетмейстеры, артистам можно ездить танцевать везде. Труппы развиваются, и артисты развиваются.
– Что будет происходить 15 июля на вашем творческом вечере?
– Я делаю вечер по тому же принципу, как у меня происходил юбилей «сорок лет на сцене». Но тогда у меня была труппа, а сейчас труппы нет. Первое отделение я буду один. Будут видеофрагменты, и я станцую четыре номера. Три из них – это «Ангел», «Лебедь» и «С любовью к зрителям». И ещё я готовлю один совершенно новый номер. Мне кажется, что получается очень красиво. Там моя любимая музыка, с юных лет хотел. Я думал придумать что-то, и вот оно сложилось. Возвращаясь к тому, с чего мы начали разговор: если ты о чём-то думаешь, задался целью сделать это, то высшие силы тебе помогают. Они дают тебе какие-то намёки, что-то тебе подбрасывают… А во втором отделении меня будут поздравлять Людмила Сенчина, Татьяна Буланова, Альберт Асадуллин и Сергей Рогожин. Будет балет Bize Lizu, которым руководит мой друг Иван Коклюшкин.
Беседовала Анна Французова
