Культура
ВАЛЕРИЙ ФОКИН: ПЕТЕРБУРГ ХОЧЕТ НЕКОЕГО РЕВАНША
02 февраля
Народный артист России Валерий Фокин, один из ведущих режиссеров страны, являет собой беспрецедентный пример благополучного москвича, отправившегося в Питер и возглавившего крупнейший академический Александринский театр, в котором последние 15-20 лет художественное руководство, по сути дела, отсутствовало. Поэтому его мысли, наблюдения, ощущения представляют несомненный интерес.
- Прежде всего повторю то, что говорил полтора года назад: я приехал сюда работать. Благополучность москвича как раз давала мне возможность не думать ни о каких креслах и постах, а сосредоточиться на деле и на желании помочь в силу моих способностей Александринскому театру. Поэтому я двинулся в это путешествие наоборот - из Москвы в Петербург - и по прошествии полутора лет могу сказать, что поступил правильно, поскольку и мой режиссерский и администраторский опыт пригодилися. Другое дело, что я недооценил объема работ. Что тоже естественно.
Задачи хозяйственно-организационные решаются быстрее. А вот вопросы творческие... здесь все гораздо сложнее. Прежде всего труппа, в которой есть немало хороших артистов, я их вижу и мне с ними интересно работать, но в целом труппа сформирована, мягко говоря, неверно и по профессиональному, и по возрастному уровню. Никто не подбирал, не коллекционировал актерские индивидуальности. Сегодняшний состав, а это 90 человек, меня не удовлетворяет. Это при том, что кое с кем я уже стал прощаться. В основном с молодыми.
- Обычно в таких случаях отправляют на пенсию стариков?..
- Ни в коем случае. Это неверно ни с творческой, ни с социальной точки зрения. Молодые еще могут попробовать что-то другое. Могут вообще сменить профессию. Когда молодой человек в 23-24 года довольствуется тем, что стоит на сцене с подносом, то это неправильно даже по отношению к самому себе. Я пытаюсь в этих молодых людях пробудить какие-то творческие амбиции. Времена меняются, неужели вас это устраивает? Либо доказывайте, что вы нужны, либо думайте о чем-то другом, пока у вас есть время.
Потом нахождение общего языка с труппой, что очень важно. В этом смысле сыграли положительную роль зарубежные гастроли со спектаклем "Ревизор". Дело даже не в том, что труппа, 30 лет никуда не выезжавшая, увидела мир. Их тепло приняли, были аплодисменты и в Японии, и в Америке. И у людей стало проявляться человеческое и творческое достоинство. А то им казалось, что они сидят в этом красивом здании посреди города, как в консервной банке, и все к ним относятся по принципу "ну с вами все ясно".
Вот это те проблемы, которые для меня стали очевидны за полтора года, и я стараюсь их решить. Конечно, хочется быстрее. Но быстрее не получается. Тем более что поставленная цель достаточно высока - Александринский театр должен соответствовать высокому уровню национальной сцены.
Прежде всего своим репертуаром... Его тоже не удается быстро менять. Некоторые старые спектакли меня просто переворачивают. И даже не спектакли сами по себе, а зрительный зал, который это принимает. Захожу во время спектакля в зал, смотрю на сцену и вижу - ужас, а потом перевожу взгляд на публику и вижу - еще больший ужас, потому что люди едят это и думают, что так и должно быть, что это-то и есть театр.
Словом, нерешенных вопросов много, но тем не менее работать в Петербурге в Александринском театре очень интересно, и я не жалею ни секунды, что я здесь.
- А как складываются ваши отношения с самим городом?
- Города не знаю, я москвич, но временами возникает ощущение, что я его очень хорошо знаю. Это от любви и знания с юных лет русской петербургской литературы. Через любимых Гоголя и Достоевского возникает впечатление, что я здесь был. Причем не в туристских местах, не у Эрмитажа или Исаакия. А в каком-то переулке или на набережной Фонтанки вдруг понимаешь, что двигаешься маршрутом Голядкина. А вот Сенная - места Раскольникова. Да, город меняется, но все равно остается какой-то мистической зоной. Иногда начинаю здесь как-то беспокойно себя чувствовать. А потом вдруг изменилась ситуация, погода, солнце вышло, что-то произошло, и у тебя уже совершенно другое состояние. Такое впечатление, что городом кто-то руководит и город тобой руководит. В Москве это не ощущается. В Москве кривые переулки и, казалось бы, ты не знаешь, что за углом. Но на самом деле там все катится как-то само собой. А здесь вроде все прямо, но ты не видишь поворотов. Идешь прямо, а из-за поворота может выскочить спрятавшаяся неожиданность. Тут кроется некая театральность. И мне это нравится, хотя кто-то, наверно, даже не поймет, о чем я говорю.
Есть еще одно любопытное наблюдение - как петербуржцы смотрят в сторону Москвы и как Москва смотрит в сторону Питера. С одной стороны, есть ревность, соперничество. Московский взгляд: вы провинциалы. Петербургский: а вы зажрались. Но при этом ни та, ни другая сторона не могут друг без друга жить. Это как зеркало. Смотрю в него, мне не нравится изображение, но ведь это мой портрет.
К сожалению, мне это больно говорить, потому что Москва - мой родной город, но я чувствую, что сегодня в Петербурге внутренняя амбиция какая-то более сильная. Питер хочет некоего реванша, даже не зная, какого именно. Если бы Питер мог освободиться от комплексов, он бы скорее этот реванш обрел. А Москва мне сейчас напоминает действительно такую зажравшуюся даму, развалившуюся на кушетке в евроремонте, пресыщенную, упакованную, как теперь говорят. С одной стороны, жизнь в Москве действительно интенсивнее. А с другой - под этой жизнью много пустоты, пены...
- А если бы лет 10 тому назад вам кто-нибудь сказал, что вы будете руководить академическим театром, вы бы...
- ...покрутил пальцем у виска. Поскольку всегда работал на современных площадках и был сторонником решительного, радикального направления в театре. Но теперь, наверно, это приходит только с возрастом, понимаю, что гораздо плодотворнее, когда хорошее старое соединяется с новым.
- Так ведь и один из самых знаменитых ваших предшественников - Мейерхольд - тоже так считал...
- Безусловно. Я читал стенограммы его репетиций 1936 года, когда он приехал из Ленинграда после премьеры "Пиковой дамы" и постоянно на репетициях говорит об Александринке и актерах этого театра. Приводит в пример Аполлонского, Юрьева, актеров старой академической сцены. Рассказывает, как они играли, об их приемах. Говорит об этом, потому что не может добиться от своих актеров того, чем обладали эти старики, - легкости, театральной гиперболизации, отстранения. Мейерхольда всегда тянуло в этот город и в этот театр.
- А что вы можете сказать о городской администрации?
- Есть впечатления от губернатора. Мне кажется, что она хочет изменений. Своим напором, азартом, желанием помочь она напоминает мне раннего Лужкова. Не сегодняшнего, к сожалению, а тех первых лет.
- А чего, с вашей точки зрения, не хватает питерской культуре вообще?
- Прямо скажем, что с точки зрения фестивалей, гастролей петербургская жизнь менее интенсивная, чем в Москве. Там все время что-то такое варится. Имею в виду преимущественно театр. Вот Пина Бауш приезжает, вслед за ней еще какие-то знаменитые театры и режиссеры привозят свои спектакли. В Питере с этим слабее. Если же говорить о собственно питерском театре, то есть проблема с молодой режиссурой. Пять лет назад говорили о новой волне, называли 6-7 имен, на которые возлагались надежды, но сегодня в силу тех или иных обстоятельств эти люди как-то ушли в тень, несколько просели, остановились. А новой молодой волны, которая могла бы взорвать ситуацию, пока нет.
Не хватает группы молодых режиссеров, которые бы смогли расшатывать, расшевелить, провоцировать. Надеюсь, что когда будет закончено строительство новой сцены здесь, на Фонтанке, эта сцена - с залом на 350-400 мест - станет экспериментальной. Чтоб был контраст с основной сценой Александринского театра, чтоб молодые могли с актерами Александринского театра делать новый репертуар, новую драматургию. Тут, на главной сцене, классический репертуар, а там молодежь с современным репертуаром. Вот такая циркуляция крови. Технически эта сцена будет со всеми возможностями абсолютно современного театра. Мы даже спроектировали стену, которая будет отодвигаться и открывать вид на Фонтанку.
- Когда строительство будет закончено?
- Надеюсь, что в декабре 2006 года.
- А как обстоят дела с вашим спектаклем по "Двойнику" Достоевского?
- Репетируем каждый день и надеюсь, что в конце февраля состоится премьера. Материал очень сложный, его никогда не ставили. По мотивам этого произведения в 60-х годах Бертолуччи снял фильм "Партнер". Но это было кино по мотивам. Действие перенесено в современную Европу. Существовала еще радиоверсия. Я ее не слышал, но очень бы хотел послушать. Там были заняты превосходные актеры: Олег Борисов и Леонид Дьячков.
Это очень камерная повесть, но в ней так много фантастики, театральности, искажений, что очень сложно найти этому всему сценический эквивалент. Сложно, но увлекательно. Для меня важно, что это очень петербургская повесть. Так же как и "Шинель", которую я поставил в Москве. Тут тоже то, о чем мы с вами вначале говорили, - петербургское пространство, которое живет само по себе, являясь очень инфернальным, иррациональным. Оно может завьюжить, утащить, соблазнить, погубить, бросить... У Достоевского в записных книжках есть одна замечательная запись. Он пишет, что вышел на Невский проспект и вдруг увидел много титулярных советников. "Но в какой-то момент я понял, - рассказывает Достоевский, - что это не обычные титулярные советники, а фантастические титулярные советники. И их было много, очень много..." Сейчас на Невском тоже много фантастического. Для меня в этой дилогии очень интересно, что пространство Петербурга соблазнило и погубило и Акакия Акакиевича, и Голядкина. Хотя это разные герои разных авторов. В идеале, если все произойдет как задумывается, то, может быть, эти два спектакля иногда могли бы играться вместе.
- В один вечер?
- Это возможно, потому что "Шинель" - очень короткий спектакль, он идет 50 минут.
Александр УРЕС
- Прежде всего повторю то, что говорил полтора года назад: я приехал сюда работать. Благополучность москвича как раз давала мне возможность не думать ни о каких креслах и постах, а сосредоточиться на деле и на желании помочь в силу моих способностей Александринскому театру. Поэтому я двинулся в это путешествие наоборот - из Москвы в Петербург - и по прошествии полутора лет могу сказать, что поступил правильно, поскольку и мой режиссерский и администраторский опыт пригодилися. Другое дело, что я недооценил объема работ. Что тоже естественно.
Задачи хозяйственно-организационные решаются быстрее. А вот вопросы творческие... здесь все гораздо сложнее. Прежде всего труппа, в которой есть немало хороших артистов, я их вижу и мне с ними интересно работать, но в целом труппа сформирована, мягко говоря, неверно и по профессиональному, и по возрастному уровню. Никто не подбирал, не коллекционировал актерские индивидуальности. Сегодняшний состав, а это 90 человек, меня не удовлетворяет. Это при том, что кое с кем я уже стал прощаться. В основном с молодыми.
- Обычно в таких случаях отправляют на пенсию стариков?..
- Ни в коем случае. Это неверно ни с творческой, ни с социальной точки зрения. Молодые еще могут попробовать что-то другое. Могут вообще сменить профессию. Когда молодой человек в 23-24 года довольствуется тем, что стоит на сцене с подносом, то это неправильно даже по отношению к самому себе. Я пытаюсь в этих молодых людях пробудить какие-то творческие амбиции. Времена меняются, неужели вас это устраивает? Либо доказывайте, что вы нужны, либо думайте о чем-то другом, пока у вас есть время.
Потом нахождение общего языка с труппой, что очень важно. В этом смысле сыграли положительную роль зарубежные гастроли со спектаклем "Ревизор". Дело даже не в том, что труппа, 30 лет никуда не выезжавшая, увидела мир. Их тепло приняли, были аплодисменты и в Японии, и в Америке. И у людей стало проявляться человеческое и творческое достоинство. А то им казалось, что они сидят в этом красивом здании посреди города, как в консервной банке, и все к ним относятся по принципу "ну с вами все ясно".
Вот это те проблемы, которые для меня стали очевидны за полтора года, и я стараюсь их решить. Конечно, хочется быстрее. Но быстрее не получается. Тем более что поставленная цель достаточно высока - Александринский театр должен соответствовать высокому уровню национальной сцены.
Прежде всего своим репертуаром... Его тоже не удается быстро менять. Некоторые старые спектакли меня просто переворачивают. И даже не спектакли сами по себе, а зрительный зал, который это принимает. Захожу во время спектакля в зал, смотрю на сцену и вижу - ужас, а потом перевожу взгляд на публику и вижу - еще больший ужас, потому что люди едят это и думают, что так и должно быть, что это-то и есть театр.
Словом, нерешенных вопросов много, но тем не менее работать в Петербурге в Александринском театре очень интересно, и я не жалею ни секунды, что я здесь.
- А как складываются ваши отношения с самим городом?
- Города не знаю, я москвич, но временами возникает ощущение, что я его очень хорошо знаю. Это от любви и знания с юных лет русской петербургской литературы. Через любимых Гоголя и Достоевского возникает впечатление, что я здесь был. Причем не в туристских местах, не у Эрмитажа или Исаакия. А в каком-то переулке или на набережной Фонтанки вдруг понимаешь, что двигаешься маршрутом Голядкина. А вот Сенная - места Раскольникова. Да, город меняется, но все равно остается какой-то мистической зоной. Иногда начинаю здесь как-то беспокойно себя чувствовать. А потом вдруг изменилась ситуация, погода, солнце вышло, что-то произошло, и у тебя уже совершенно другое состояние. Такое впечатление, что городом кто-то руководит и город тобой руководит. В Москве это не ощущается. В Москве кривые переулки и, казалось бы, ты не знаешь, что за углом. Но на самом деле там все катится как-то само собой. А здесь вроде все прямо, но ты не видишь поворотов. Идешь прямо, а из-за поворота может выскочить спрятавшаяся неожиданность. Тут кроется некая театральность. И мне это нравится, хотя кто-то, наверно, даже не поймет, о чем я говорю.
Есть еще одно любопытное наблюдение - как петербуржцы смотрят в сторону Москвы и как Москва смотрит в сторону Питера. С одной стороны, есть ревность, соперничество. Московский взгляд: вы провинциалы. Петербургский: а вы зажрались. Но при этом ни та, ни другая сторона не могут друг без друга жить. Это как зеркало. Смотрю в него, мне не нравится изображение, но ведь это мой портрет.
К сожалению, мне это больно говорить, потому что Москва - мой родной город, но я чувствую, что сегодня в Петербурге внутренняя амбиция какая-то более сильная. Питер хочет некоего реванша, даже не зная, какого именно. Если бы Питер мог освободиться от комплексов, он бы скорее этот реванш обрел. А Москва мне сейчас напоминает действительно такую зажравшуюся даму, развалившуюся на кушетке в евроремонте, пресыщенную, упакованную, как теперь говорят. С одной стороны, жизнь в Москве действительно интенсивнее. А с другой - под этой жизнью много пустоты, пены...
- А если бы лет 10 тому назад вам кто-нибудь сказал, что вы будете руководить академическим театром, вы бы...
- ...покрутил пальцем у виска. Поскольку всегда работал на современных площадках и был сторонником решительного, радикального направления в театре. Но теперь, наверно, это приходит только с возрастом, понимаю, что гораздо плодотворнее, когда хорошее старое соединяется с новым.
- Так ведь и один из самых знаменитых ваших предшественников - Мейерхольд - тоже так считал...
- Безусловно. Я читал стенограммы его репетиций 1936 года, когда он приехал из Ленинграда после премьеры "Пиковой дамы" и постоянно на репетициях говорит об Александринке и актерах этого театра. Приводит в пример Аполлонского, Юрьева, актеров старой академической сцены. Рассказывает, как они играли, об их приемах. Говорит об этом, потому что не может добиться от своих актеров того, чем обладали эти старики, - легкости, театральной гиперболизации, отстранения. Мейерхольда всегда тянуло в этот город и в этот театр.
- А что вы можете сказать о городской администрации?
- Есть впечатления от губернатора. Мне кажется, что она хочет изменений. Своим напором, азартом, желанием помочь она напоминает мне раннего Лужкова. Не сегодняшнего, к сожалению, а тех первых лет.
- А чего, с вашей точки зрения, не хватает питерской культуре вообще?
- Прямо скажем, что с точки зрения фестивалей, гастролей петербургская жизнь менее интенсивная, чем в Москве. Там все время что-то такое варится. Имею в виду преимущественно театр. Вот Пина Бауш приезжает, вслед за ней еще какие-то знаменитые театры и режиссеры привозят свои спектакли. В Питере с этим слабее. Если же говорить о собственно питерском театре, то есть проблема с молодой режиссурой. Пять лет назад говорили о новой волне, называли 6-7 имен, на которые возлагались надежды, но сегодня в силу тех или иных обстоятельств эти люди как-то ушли в тень, несколько просели, остановились. А новой молодой волны, которая могла бы взорвать ситуацию, пока нет.
Не хватает группы молодых режиссеров, которые бы смогли расшатывать, расшевелить, провоцировать. Надеюсь, что когда будет закончено строительство новой сцены здесь, на Фонтанке, эта сцена - с залом на 350-400 мест - станет экспериментальной. Чтоб был контраст с основной сценой Александринского театра, чтоб молодые могли с актерами Александринского театра делать новый репертуар, новую драматургию. Тут, на главной сцене, классический репертуар, а там молодежь с современным репертуаром. Вот такая циркуляция крови. Технически эта сцена будет со всеми возможностями абсолютно современного театра. Мы даже спроектировали стену, которая будет отодвигаться и открывать вид на Фонтанку.
- Когда строительство будет закончено?
- Надеюсь, что в декабре 2006 года.
- А как обстоят дела с вашим спектаклем по "Двойнику" Достоевского?
- Репетируем каждый день и надеюсь, что в конце февраля состоится премьера. Материал очень сложный, его никогда не ставили. По мотивам этого произведения в 60-х годах Бертолуччи снял фильм "Партнер". Но это было кино по мотивам. Действие перенесено в современную Европу. Существовала еще радиоверсия. Я ее не слышал, но очень бы хотел послушать. Там были заняты превосходные актеры: Олег Борисов и Леонид Дьячков.
Это очень камерная повесть, но в ней так много фантастики, театральности, искажений, что очень сложно найти этому всему сценический эквивалент. Сложно, но увлекательно. Для меня важно, что это очень петербургская повесть. Так же как и "Шинель", которую я поставил в Москве. Тут тоже то, о чем мы с вами вначале говорили, - петербургское пространство, которое живет само по себе, являясь очень инфернальным, иррациональным. Оно может завьюжить, утащить, соблазнить, погубить, бросить... У Достоевского в записных книжках есть одна замечательная запись. Он пишет, что вышел на Невский проспект и вдруг увидел много титулярных советников. "Но в какой-то момент я понял, - рассказывает Достоевский, - что это не обычные титулярные советники, а фантастические титулярные советники. И их было много, очень много..." Сейчас на Невском тоже много фантастического. Для меня в этой дилогии очень интересно, что пространство Петербурга соблазнило и погубило и Акакия Акакиевича, и Голядкина. Хотя это разные герои разных авторов. В идеале, если все произойдет как задумывается, то, может быть, эти два спектакля иногда могли бы играться вместе.
- В один вечер?
- Это возможно, потому что "Шинель" - очень короткий спектакль, он идет 50 минут.
Александр УРЕС
