В стране есть запрос на свободу

Выступление Дмитрия Медведева в Петербурге, посвященное 150-летию со дня отмены крепостного права, вызвало большой резонанс в российском экспертном сообществе. Об опыте реформ Александра II и степени готовности российского общества к новой волне либерализации продолжают размышлять эксперты «НВ»

Я категорически не согласен с тезисом, что русскому народу свойственно рабское сознание и что мы на нутряном уровне отвергаем свободу. Такое могут говорить только те, кто не изучал историю модернизации в других странах. Я довольно много времени посвятил исследованию модернизационных процессов в Европе и могу сказать, что все проблемы, которые сегодня переживает Россия, Старый Свет уже преодолел раньше. Просто мы эту стадию проходим немного позже, чем европейцы.

На мой взгляд, запрос на свободу в нашей стране действительно есть. И в первую очередь это относится к той части российской элиты, которая формально клянется в верности тандему, но на деле хотела бы получить более внушительные гарантии по защите собственности. Этим людям есть что терять, и свобода для них – необходимое условие для успешной предпринимательской деятельности.

В истории разных стран мира либерализации нередко предшествовала экономическая модернизация – то есть сначала создавалась более современная и сложная экономика, после чего политическая система начинала эволюционировать в сторону демократии. Кстати, это в полной мере проявилось и в нашей стране в 1990-е годы. Я не склонен преувеличивать демократичность ельцинской эпохи, но тогда усилиями Гайдара и Чубайса Россия шла по пути модернизации и реформ. Сегодня же никаких важных реформ практически не проводится – наша экономика всецело зависит от конъюнктуры на сырьевом рынке. Поэтому неудивительно, что, когда цены на нефть в 2008–2009 годах резко обрушились, Россия стала чемпионом «Большой двадцатки» по темпам падения ВВП в острую фазу кризиса.

Существует мнение, что либерализация нашей стране противопоказана еще и потому, что в случае проведения свободных и честных выборов к власти могут прийти националисты. Сторонники этой точки зрения ставят в пример Веймарскую республику, где после десятилетия хаоса и политической нестабильности в 1933 году победили нацисты. Причем Гитлер и компания – любят подчеркивать эти эксперты – добились успеха на свободных выборах. Мне такая точка зрения кажется ошибочной, и вот почему. Государства, в которых правящие режимы закручивают гайки, во время кризисов могут банально «не справиться с управлением», и в эти периоды отсутствие демократической культуры и толкает их в объятия более страшных диктатур. Германия на протяжении всего XIX века не была демократической страной, а период Веймарской республики в глазах народа ассоциировался с такими неприятными явлениями, как гиперинфляция, безработица и великая депрессия. Стоит ли удивляться, что с таким негативным опытом немцы выбрали национал-социализм? Вывод: нужно целенаправленно и планомерно развивать в стране демократию. Только в этом случае, как мне кажется, можно свести к нулю риск прихода экстремистов к власти.

Дмитрий Травин, политолог, преподаватель Европейского университета в Санкт-Петербурге

 

 

Крепостное право было очень неприятным явлением русской истории, и, как и славянофилы XIX века, которые мне близки по духу, я полностью приветствую освобождение крестьян.

Другое дело, что авторы реформ 1860-х годов не учли общинный характер ведения сельского хозяйства. То есть реформа была направлена на то, чтобы крестьяне занимались индивидуальным фермерским трудом, о чем значительно позже стал говорить Столыпин. Но условия, чтобы крестьянские общины сохраняли свой традиционный уклад, но только без унизительной процедуры крепостного права, не были созданы. И это самое главное противоречие тех реформ, которые, по сути дела, обрекали крестьян на пролетаризацию или на индивидуальное хозяйство, к которому большинство русских людей были не готовы ввиду других традиций.

Что касается того, что в сознании общества еще витает крепостничество, то это очень примитивный взгляд на русское общество. Славянофилы, в частности Аксаковы, писали относительно того, что часто мы понимаем под рабством просто недостаток вовлеченности в политические процессы. Однако институт рабства, когда государство подчиняет все формы человеческой жизни, – это одно дело. А когда большинство людей просто не интересуются и никогда не интересовались проблемами политики – это дело совсем другое. Может быть, народ попросту сосредоточен на других вещах? Может быть, для них есть что-то более дорогое и ценное, чем политическое управление? К сожалению, у нас не все задумываются над тем, что навязываемая сверху демократия или либерализм зачастую просто нужны тем, кому они навязываются.

 Вообще, противопоставление свободы и рабства слишком примитивно и однобоко. В конце концов, можно оставаться свободным, но формально быть рабом (ведь тот же Платон, которого продали в рабство, все равно был духовно свободным). А можно быть совершенно свободным человеком, но при этом сохранять рабское сознание. Разговоры же о том, что «Александр II освободил крестьян, а рабская психология осталась», присущи небольшому сегменту нашего общества – либерально-демократическим, западническим элитам. Они не понимают русского народа, не понимают логики нашей истории, не понимают специфики нашего самосознания. И то, что воспринимают как рабство и покорность, на самом деле можно трактовать и как созерцательность и духовную сосредоточенность.

Нет, я не стремлюсь никоим образом оправдывать лакейство. Не народ является главным носителем несвободы и рабства, а холуи при власти, которые поддерживают то коммунистов, то Ельцина, то Путина, а теперь Медведева. Сегодня они будут славословить Александра II, а завтра – если начнет меняться политическая конъюнктура – станут почитать Ивана Грозного. Народ же у нас очень нежный, созерцательный, с чистой и глубокой душой.

Александр Дугин, философ, политолог, лидер Международного евразийского союза