Культура
СТАНИСЛАВ РАССАДИН: ЛИТЕРАТУРА БУДУЩЕГО СОЗДАЕТСЯ СТАРЫМИ ЛЮДЬМИ
02 апреля
Потом стали появляться его книги о писателях и драматургах - Фонвизине, Сухово-Кобылине. А рассадинское исследование драматургии Пушкина вошло в библиографию диссертации, которую автор этих строк сочинял о русском театре начала ХIХ века. Вот с таким уважаемым человеком и свела меня судьба на Всероссийском Пушкинском театральном фестивале. Представившись и выразив уважение, договорился со Станиславом Борисовичем об интервью. Он предложил чуть подождать, потому что готовился к выступлению.
Позже подошел сам и спросил: "Вы готовы?" Я был готов. Так начался наш разговор.
- Станислав Борисович, вы занимались зрелищными искусствами...
- Когда это было! Сто лет назад. Я давно это бросил. Теперь у меня совсем другие интересы. Последняя книга называется "Cамоубийцы". Несмотря на название, она вполне оптимистична, так как рассказывает о том, как мы жили и что читали. Это попытка рассказать о том, что такое был советский период в истории советской литературы. Сейчас я написал еще одну книжку...
- Какую?
- Стыдно сказать: мемуарную. "Года к суровой прозе клонят". Она о тех людях знаменитых, с которыми я встречался в своей жизни. Написал и написал.
- Вы давно наблюдаете за тем, что называется литературным процессом. Сейчас люди больше смотрят или читают?
- Без сомнения, книга из нашей жизни, конечно, ушла. Хотя драматизм подобной ситуации не стал бы преувеличивать. Во-первых, потому, что не так просто уничтожить нашу привычку к книге. Мне кажется, что прежняя наша гордость "лучшим читателем в мире" и "cамой читающей страной" - это была фикция. Да и я сам, признаюсь, достаточно долго так думал. Нам всем хотелось в это верить. Да и в других сферах культуры были аналогичные настроения. Не кто-нибудь, а Мейерхольд рассуждал о советском зрителе как лучшем в мире. Как будто он знал публику в других странах! Но люди-то уходили в книги от бедности жизни. Ведь в те годы строительства социализма в стране практически не было досуга, и куда было бежать мыслящему человеку? На сей счет мой коллега, критик Владимир Новиков, как-то пошутил: "Мы - самая читающая Пикуля страна".
- Теперь Пикуля сменил Акунин...
- И его читают так же жадно и с любопытством. Интересы и приоритеты со временем у массовой публики меняются мало. Помню, как меня отловил военкомат и отправил на военные сборы. Там было полтысячи мужчин. И я начал интересоваться тем, что они читают. То были детективы, чаще всего из журнала "Человек и закон". И только один ходил с томом Достоевского. Во времена перестройки мы обрадовались, что перестанут издавать и читать "cекретарскую" литературу. Что-то вроде Петра Проскурина или Анатолия Иванова. Черта с два! Как читали, так и читают...
- Почему?
- Да потому, что люди не давали себе труд прочесть Платонова. Советский фрейдизм в лице Проскурина и Иванова вновь возродился. Их снова издают и снова читают. Я не романист, никогда этим жанром не владел. Но мои книги выходили и стотысячными тиражами, и один раз даже тиражом в триста тысяч. Это были беллетризованные биографии, и они исчезали из продажи моментально. Я никогда не видел своих книг на прилавках магазинов. Но я понимал, что покупают не для того, чтобы прочесть. А чтобы их иметь в домашней библиотеке. Ведь мои книги выходили в красивых обложках, в престижных сериях.
- А каков сейчас тираж ваших книг?
- Всего несколько тысяч. Моя книга "Русская литература от Фонвизина до Бродского" только и вышла тиражом в десять тысяч. Я удивился такому тиражу. Очень часто и тогда, и сейчас встречал людей, которые мне говорили с гордостью: "Да, у меня есть ваша книга, но, к сожалению, я ее не читал". Сейчас читать невыгодно с точки зрения экономии времени.
- Соблазнов кругом много?
- Конечно! Посмотрите вокруг: возникло плохое, но мощное телевидение. Распространяется интернет, потихоньку становится на ноги киноиндустрия. Мы получили гигантские возможности выбора в сфере интеллектуального досуга. И для меня наличие этих возможностей лучше, чем их отсутствие.
- Мне кажется, что из-за этого мы и получили поколение, которое не читает книг...
- В этом грешна и наша школа, которая годами воспитывала у юношества ненависть к классической литературе. Там ее не читают, а проходят. Если кому-то и повезло с учителем литературы, то таких людей не очень много. Наше сознание всегда было литературоцентристским. В роли властителей дум всегда на Руси выступали писатели. Читали одного Толстого, одного Достоевского - от Камчатки до Питера. А нынче кто властитель дум? Телевизионный ведущий. И к этому надо относиться как к печальной неизбежности...
- Вы так не любите телевидение?
- Просто никак не могу понять, почему появление человека в кадре дает ему право говорить от имени других. Появляется он сначала часто, а потом куда-то исчезает на два-три года, потом возникает снова, а я все думаю: "Где же я его видел?" Они заменяемы, а потому обезличены. В этом смысле литературная вертикаль власти была более действенной, потому что книга постоянно присутствовала в нашей жизни. Так было раньше, во всяком случае.
- То есть чтение не есть примета русского характера?
- Не может быть единого национального характера в стране, раскинувшейся от одного океана до другого. Хотя именно тот факт, что мы читали вместе одного Достоевского и Толстого, как раз и помогал нам осознать себя единой нацией. Но это была так необходимая людям иллюзия. Увы! Нынче она тихо исчезает, тогда и возникает вопрос: а что такое на самом деле русский характер? Вот и получается, что мы знаем о себе то, что о нас придумала наша литература. При этом чем мощнее писатель, тем мы больше верим выдуманному им характеру...
- Так получается, что все это фикция?
-Художественная литература на Западе так и называется fiction. Чтобы понять, какой была Россия много лет назад, надо читать не Гоголя, Толстого и Чехова...
- Тогда кого же, если не их?
- Надо читать посредственную литературу уровня Потапенко и Боборыкина. А еще лучше - очерковую литературу. Например, Гиляровского. У них нет сил фантазировать, а потому они старались описывать реальность такой, какая она есть.
- А хорошо ли будет, если исчезнет иллюзия, порождаемая классической литературой?
- Хорошего мало. Потому что если исчезнет понимание того, что мы - один народ, то мы вполне реально можем исчезнуть как единая нация - русский народ.
- А есть ли сегодня книги, которые прикасаются к чему-то, что волнует их читателя?
- Если читают Акунина, значит, он - властитель дум. Хотя признаюсь, что и "Азазеля" одолел с трудом. В этом смысле я - плохой читатель, потому что прекрасно вижу, как сделана такая вещь и зачем она сделана. Думаю, что сейчас литература находится в обмороке. И какие-то полусонные движения происходят. Возникает какой-то робкий авангард, авторы которого пытаются меня шокировать, но это у них не получается. Или у меня не получается быть шокированным. Я требую, чтобы меня в обязательном порядке потрясали и шокировали, но все происходит нынче в литературе как-то скучно.
-Неужели ни разу не открывали книгу и не восклицали: "Вот оно!"?
- Нет, бывали, конечно, случаи. Несколько лет назад я возглавлял жюри русской премии "Букер". Нашему жюри повезло, потому что год был очень щедрым. Вместо положенных шести имен в шорт-лист мы взяли только троих. За что меня ругали. Но мы исходили из эстетических соображений.
- И кто же вошел в эту троицу?
- Это роман Георгия Владимова "Генерал и его армия". Эта книга - одна из лучших в современной русской литературе. Она произвела самое сильное впечатление. Но кто помнит другого нашего номинанта Евгения Федорова с его книгой о лагерной жизни? Это была потрясающая проза. И третьим был Олег Павлов с его романом "Казенная сказка". Однако последующие его книги оказались слабее. Проще говоря, книги есть, надо только немного потрудиться, чтобы их найти. Например, книги недавно ушедшего моего друга Юрия Давыдова. Эта такая мощь письма. Я скажу крамольную мысль.
- И в чем же крамола?
-А в том, что мне кажется, что признаки прозы будущего, которую я связываю с внежанровой свободой, с интеллектуальной силой, с очень серьезным жизненным опытом, принадлежат "литературе стариков"...
-???
- Мы привыкли считать, что литература будущего творится обязательно молодыми людьми. Так когда-то и было. Например, после Октябрьской революции. Все наши великие классики ХХ века были молодыми людьми, когда творили то, чем мы сейчас зачитываемся. А сейчас время нереволюционное, а скучное, кислотное, болотное. Будущая литература создается старыми людьми: тем же Давыдовым, Фазилем Искандером, - увы! - покойным Александром Володиным. Например, его "Записки нетрезвого человека". В этом же ряду - Израиль Меттер.
- Так каким же путем пойдет русская литература?
-Именно этим. Если, конечно, пойдет, а не поедет. Путем абсолютной жанровой свободы при огромной внутренней дисциплинированности.
Но это печально, что у настоящей литературы столь почтенный возраст.
Сергей ИЛЬЧЕНКО
Позже подошел сам и спросил: "Вы готовы?" Я был готов. Так начался наш разговор.
- Станислав Борисович, вы занимались зрелищными искусствами...
- Когда это было! Сто лет назад. Я давно это бросил. Теперь у меня совсем другие интересы. Последняя книга называется "Cамоубийцы". Несмотря на название, она вполне оптимистична, так как рассказывает о том, как мы жили и что читали. Это попытка рассказать о том, что такое был советский период в истории советской литературы. Сейчас я написал еще одну книжку...
- Какую?
- Стыдно сказать: мемуарную. "Года к суровой прозе клонят". Она о тех людях знаменитых, с которыми я встречался в своей жизни. Написал и написал.
- Вы давно наблюдаете за тем, что называется литературным процессом. Сейчас люди больше смотрят или читают?
- Без сомнения, книга из нашей жизни, конечно, ушла. Хотя драматизм подобной ситуации не стал бы преувеличивать. Во-первых, потому, что не так просто уничтожить нашу привычку к книге. Мне кажется, что прежняя наша гордость "лучшим читателем в мире" и "cамой читающей страной" - это была фикция. Да и я сам, признаюсь, достаточно долго так думал. Нам всем хотелось в это верить. Да и в других сферах культуры были аналогичные настроения. Не кто-нибудь, а Мейерхольд рассуждал о советском зрителе как лучшем в мире. Как будто он знал публику в других странах! Но люди-то уходили в книги от бедности жизни. Ведь в те годы строительства социализма в стране практически не было досуга, и куда было бежать мыслящему человеку? На сей счет мой коллега, критик Владимир Новиков, как-то пошутил: "Мы - самая читающая Пикуля страна".
- Теперь Пикуля сменил Акунин...
- И его читают так же жадно и с любопытством. Интересы и приоритеты со временем у массовой публики меняются мало. Помню, как меня отловил военкомат и отправил на военные сборы. Там было полтысячи мужчин. И я начал интересоваться тем, что они читают. То были детективы, чаще всего из журнала "Человек и закон". И только один ходил с томом Достоевского. Во времена перестройки мы обрадовались, что перестанут издавать и читать "cекретарскую" литературу. Что-то вроде Петра Проскурина или Анатолия Иванова. Черта с два! Как читали, так и читают...
- Почему?
- Да потому, что люди не давали себе труд прочесть Платонова. Советский фрейдизм в лице Проскурина и Иванова вновь возродился. Их снова издают и снова читают. Я не романист, никогда этим жанром не владел. Но мои книги выходили и стотысячными тиражами, и один раз даже тиражом в триста тысяч. Это были беллетризованные биографии, и они исчезали из продажи моментально. Я никогда не видел своих книг на прилавках магазинов. Но я понимал, что покупают не для того, чтобы прочесть. А чтобы их иметь в домашней библиотеке. Ведь мои книги выходили в красивых обложках, в престижных сериях.
- А каков сейчас тираж ваших книг?
- Всего несколько тысяч. Моя книга "Русская литература от Фонвизина до Бродского" только и вышла тиражом в десять тысяч. Я удивился такому тиражу. Очень часто и тогда, и сейчас встречал людей, которые мне говорили с гордостью: "Да, у меня есть ваша книга, но, к сожалению, я ее не читал". Сейчас читать невыгодно с точки зрения экономии времени.
- Соблазнов кругом много?
- Конечно! Посмотрите вокруг: возникло плохое, но мощное телевидение. Распространяется интернет, потихоньку становится на ноги киноиндустрия. Мы получили гигантские возможности выбора в сфере интеллектуального досуга. И для меня наличие этих возможностей лучше, чем их отсутствие.
- Мне кажется, что из-за этого мы и получили поколение, которое не читает книг...
- В этом грешна и наша школа, которая годами воспитывала у юношества ненависть к классической литературе. Там ее не читают, а проходят. Если кому-то и повезло с учителем литературы, то таких людей не очень много. Наше сознание всегда было литературоцентристским. В роли властителей дум всегда на Руси выступали писатели. Читали одного Толстого, одного Достоевского - от Камчатки до Питера. А нынче кто властитель дум? Телевизионный ведущий. И к этому надо относиться как к печальной неизбежности...
- Вы так не любите телевидение?
- Просто никак не могу понять, почему появление человека в кадре дает ему право говорить от имени других. Появляется он сначала часто, а потом куда-то исчезает на два-три года, потом возникает снова, а я все думаю: "Где же я его видел?" Они заменяемы, а потому обезличены. В этом смысле литературная вертикаль власти была более действенной, потому что книга постоянно присутствовала в нашей жизни. Так было раньше, во всяком случае.
- То есть чтение не есть примета русского характера?
- Не может быть единого национального характера в стране, раскинувшейся от одного океана до другого. Хотя именно тот факт, что мы читали вместе одного Достоевского и Толстого, как раз и помогал нам осознать себя единой нацией. Но это была так необходимая людям иллюзия. Увы! Нынче она тихо исчезает, тогда и возникает вопрос: а что такое на самом деле русский характер? Вот и получается, что мы знаем о себе то, что о нас придумала наша литература. При этом чем мощнее писатель, тем мы больше верим выдуманному им характеру...
- Так получается, что все это фикция?
-Художественная литература на Западе так и называется fiction. Чтобы понять, какой была Россия много лет назад, надо читать не Гоголя, Толстого и Чехова...
- Тогда кого же, если не их?
- Надо читать посредственную литературу уровня Потапенко и Боборыкина. А еще лучше - очерковую литературу. Например, Гиляровского. У них нет сил фантазировать, а потому они старались описывать реальность такой, какая она есть.
- А хорошо ли будет, если исчезнет иллюзия, порождаемая классической литературой?
- Хорошего мало. Потому что если исчезнет понимание того, что мы - один народ, то мы вполне реально можем исчезнуть как единая нация - русский народ.
- А есть ли сегодня книги, которые прикасаются к чему-то, что волнует их читателя?
- Если читают Акунина, значит, он - властитель дум. Хотя признаюсь, что и "Азазеля" одолел с трудом. В этом смысле я - плохой читатель, потому что прекрасно вижу, как сделана такая вещь и зачем она сделана. Думаю, что сейчас литература находится в обмороке. И какие-то полусонные движения происходят. Возникает какой-то робкий авангард, авторы которого пытаются меня шокировать, но это у них не получается. Или у меня не получается быть шокированным. Я требую, чтобы меня в обязательном порядке потрясали и шокировали, но все происходит нынче в литературе как-то скучно.
-Неужели ни разу не открывали книгу и не восклицали: "Вот оно!"?
- Нет, бывали, конечно, случаи. Несколько лет назад я возглавлял жюри русской премии "Букер". Нашему жюри повезло, потому что год был очень щедрым. Вместо положенных шести имен в шорт-лист мы взяли только троих. За что меня ругали. Но мы исходили из эстетических соображений.
- И кто же вошел в эту троицу?
- Это роман Георгия Владимова "Генерал и его армия". Эта книга - одна из лучших в современной русской литературе. Она произвела самое сильное впечатление. Но кто помнит другого нашего номинанта Евгения Федорова с его книгой о лагерной жизни? Это была потрясающая проза. И третьим был Олег Павлов с его романом "Казенная сказка". Однако последующие его книги оказались слабее. Проще говоря, книги есть, надо только немного потрудиться, чтобы их найти. Например, книги недавно ушедшего моего друга Юрия Давыдова. Эта такая мощь письма. Я скажу крамольную мысль.
- И в чем же крамола?
-А в том, что мне кажется, что признаки прозы будущего, которую я связываю с внежанровой свободой, с интеллектуальной силой, с очень серьезным жизненным опытом, принадлежат "литературе стариков"...
-???
- Мы привыкли считать, что литература будущего творится обязательно молодыми людьми. Так когда-то и было. Например, после Октябрьской революции. Все наши великие классики ХХ века были молодыми людьми, когда творили то, чем мы сейчас зачитываемся. А сейчас время нереволюционное, а скучное, кислотное, болотное. Будущая литература создается старыми людьми: тем же Давыдовым, Фазилем Искандером, - увы! - покойным Александром Володиным. Например, его "Записки нетрезвого человека". В этом же ряду - Израиль Меттер.
- Так каким же путем пойдет русская литература?
-Именно этим. Если, конечно, пойдет, а не поедет. Путем абсолютной жанровой свободы при огромной внутренней дисциплинированности.
Но это печально, что у настоящей литературы столь почтенный возраст.
Сергей ИЛЬЧЕНКО
