Современная драма осталась без любви
В репертуаре театров обеих наших столиц наспех поставленные антрепризы или давно выученные назубок пьесы классиков. Из современного – в лучшем случае комедии, но и в них нет ничего глубокого и серьезного о нашей сегодняшней жизни. Если театр и вправду зеркало, то мы в нем никак не отражаемся.
«Я боюсь любви» – эту пьесу московского драматурга Елены Исаевой поставил петербургский Театр имени Ленсовета. Современную драму или, как это принято теперь говорить, новую драму. На этот шаг в театре решались очень долго, сомневались, будет ли востребована зрителем такая пьеса – об отношениях сегодняшних мужчин и женщин. И не просто сентиментальная или детективно закрученная линия, а на нерве, на сломе, на срыве.
И все-таки решились. Поставили. Событие! Потом собрали зрителей и критиков, чтобы высказались: кто – за, кто – против? Обсуждение было горячим. Кто-то говорил о неоправданности пафоса в спектакле, ненужности публицистики и социологических выкладок. Кто-то был против использования обсценной лексики. Кто-то говорил, что вовсе не обязательно постоянно в пьесе твердить о любви, может, ее лучше проживать на сцене? Но одно стало ясно совершенно отчетливо – современная драма нужна зрителям как воздух.
Включившийся в обсуждение зритель признался, что спектакль заставил его задуматься о том, почему в его жизни развалились два брака, и, кажется, понял главную причину – он тоже, как и герои этой пьесы, боится любить. Московский театральный критик Павел Руднев заметил, что был задет нерв отношений мужчины и женщины, которые и чувствуют, и любят уже по-другому, не так, как всего два-три десятка лет назад. Ритмы ускорились, возрос эгоизм, снизилась ответственность друг за друга. Да и желание делить с кем-то жизнь, радости и беды уменьшилось – общение переселилось в социальные сети, на сайты, в ЖЖ, блоги.
На этом фоне нашей быстро меняющейся жизни, за которой мы и сами не поспеваем, анахронизмом выглядят не только Гольдони, Мольер или Островский, но и более близкий Чехов. Что такое вишневый сад, если у нас гектарами вырубают леса, а что не дают вырубить, поджигают в отместку! И что такое крики трех сестер: «В Москву! В Москву!» – если нынче все, кто хотел, в эту Москву уже уехали, только не за счастьем, не за духовными открытиями, а за деньгами.
Умалить достоинства классики немыслимо. Но и классика без современности теряет смысл. Что толку смотреть «Ревизора» в сотой интерпретации, «Женитьбу» в двухсотой, а «Мертвые души» в тысячной, когда ты ничего не знаешь о себе?!
На петербургских проспектах и в метро появились афиши Александринского театра: готовится к постановке «Ваш Гоголь». Да, наш, но старый. А где новый, современный? Может ли он сегодня появиться хотя бы теоретически?
Недавно Олег Табаков в одном из интервью сказал, что не видит хороших, свежих пьес. А Иосиф Райхельгауз в другом интервью ему возразил: «Есть, есть очень хорошие пьесы – смелые, острые, современные. Только не берутся театры за них». И Райхельгауз ближе к истине. Московские театры, хотя бы изредка ставящие современную драматургию, можно пересчитать по пальцам, а в Петербурге их совсем ничего. В северной столице попытки устермиться к современной драме делает только молодежная режиссерская лаборатория «On.Театр».
Так почему же худруки и завлиты боятся новой драматургии? Один из ответов лежит на поверхности: коммерциализация, к которой, словно к вериге, приковали театр, не оставляет ему права на ошибку. Легче взяться за что-то давно знакомое – пусть не будет прорыва, но как-то оно вернее.
Другая причина – отсутствие социального заказа. В советские времена внимание к современной драматургии формировалось в основном под государственным оком. Каждый театр был обязан ежегодно ставить определенный процент пьес о советском рабочем классе, сельских тружениках, ученых, об армии… Получалось когда как – то плохо, а то и вполне достойно. Сегодня госзаказа нет, у театров – полная свобода выбора. Но на деле выбора-то и нет. Публика ждет современной драматургии, но неудачной постановки не простит.
Современной пьесы нет на наших сценах уже давно. И когда-нибудь историки театра назовут последнее десятилетие ХХ века и первое XXI провальными в отечественной драматургии. Но на самом деле они провальные в политике отечественных театров. Кто знает, сколько российских Шекспиров ходит среди нас? Непроявленных, непонятых, нераскрытых. Нелюбимых ни одним театром. «Я боюсь любви» – это ведь и о театрах. Они боятся полюбить неудобную, сложную, нервную современную драму. Легче идти проторенной дорогой, хотя она и ведет в тупик.
Елена Добрякова, спецкор «НВ»
