Сергей Лейферкус: «Война для меня не воспоминание»
Его имя не сходит с афиш крупнейших театров и концертных залов мира: «Метрополитен-опера» (Нью-Йорк), «Ковент-Гарден» (Лондон), «Опера Бастий» (Париж), «Дойче Опер» (Берлин), «Колон» (Буэнос-Айрес), «Штаатсопер» (Вена), «Ла Скала» (Милан)… Сергей Лейферкус не только блистательный певец, его актерские способности всегда отмечают не только зрители, но и скупые на похвалы критики. И все же главный инструмент в создании образа – его голос с неповторимым, незабываемым тембром…
– Сергей Петрович, ваше имя вновь появилось на афише Театра музыкальной комедии – театра молодости вашей. Сорок лет спустя…
– В первый день февраля исполняется 40 лет моей сценической деятельности. Не поверите, но 1 февраля – день моего прихода во все три мои театра – Музкомедии, Малый оперный и Кировский. Я специально ничего не подгадывал, так получилось.
Театр музыкальной комедии дал мне путевку в жизнь, сделал из меня актера. И изначально разговор с директором театра шел о юбилейном вечере. Юрий Алексеевич Шварцкопф сказал, что было бы хорошо, если бы я принял участие в концерте, посвященном годовщине снятия блокады «Слушай, Ленинград, я тебе спою...». Его назначили на 29 января. А на 7 февраля – мой бенефисный концерт. Ни оперных партий, ни поздравительных речей не будет – будет только оперетта.
Почему 7-го, а не 1-го? Потому что 1-го у меня в Мариинском «Тоска». Мои связи с этим театром сохраняются. Мне и приятно, и лестно то, что меня здесь не забывают, что я нужен. В прошлом сезоне в концертном варианте я спел «Мертвые души», спектакль, который Валерий Гергиев очень хочет возобновить. А в декабре я прилетал из Португалии буквально на один день – спеть сольный концерт опять же в Концертном зале Мариинки. С этим театром теперь связаны и мои творческие планы.
Идея «блокадного» концерта постепенно свелась к тому варианту, что заявлен на афише: Людмила Сенчина и Сергей Лейферкус. Мы с Сенчиной начинали вместе, в один и тот же год пришли в Музкомедию, Люда чуть-чуть позже. В концерте примет участие Зоя Акимовна Виноградова.
– Естественно, будут звучать песни военных лет.
– Песни военных лет, песни о войне, песни, так или иначе связанные с военной тематикой. Нам хочется, чтобы концерт получился душевным и теплым. Чтобы ветераны Великой Отечественной, блокадники, которые соберутся в зале, могли и повспоминать, и поулыбаться, и, может быть, поплакать. Чего очень многим людям старшего поколения сейчас не хватает? Тепла. Так что никакого ура-патриотического репертуара.
– Что для вас война, блокада?
– Мой дед, будучи чистокровным немцем, сражался на Балтике против немцев. Был командиром дивизиона торпедных катеров. Он был тяжело ранен и умер в госпитале в 1942 году.
– Родители блокаду пережили?
– Мои родители были эвакуированы. Отец умер вскоре после войны. Я рос без отца. И не знал ни дедушек, ни дядей – абсолютно никого из мужчин в семье не осталось. И это, конечно, накладывало определенный отпечаток на мое воспитание. Поэтому война для меня не воспоминание, а такое, знаете, я бы сказал, повседневное ощущение.
Беда в том, что уже сейчас, если спросить молодое поколение, что они знают о блокаде, ну, может быть, скажут: слышали что-то, а что конкретно, не ответят. Наверное, нужно найти какие-то новые формы общения и воспитания, чтобы наша молодежь не превратилась в Иванов, не помнящих родства.
Расскажу вам историю, которую мне рассказал композитор Вениамин Баснер. В Доме композитора на каком-то юбилее он меня спросил: «А вы видели экспозицию школьного музея «А музы не молчали!». Мы разговорились. И Баснер вспомнил эпизод из своего блокадного детства.
Однажды зимой его послали отоваривать продуктовые карточки. Он то ли потерял карточки, то ли у него их украли. Когда он понял, что обрек на голодную смерть всю семью, решил домой не возвращаться. Сел на ступеньку какого-то дома и потихонечку стал замерзать. Очнулся от того, что кто-то тряс его за плечо. Поднимает глаза – солдат. «Ты чего здесь сидишь?» – спрашивает солдат. Веня рассказал все как есть. «Солдат развязал свой вещмешок и вывалил мне на колени содержимое – хлеб, американскую тушенку, шоколад. Абсолютно все, – вспоминал Баснер. – Я, радостный, побежал со всем этим домой, даже, по-моему, не сказав солдату спасибо. И мы смогли продержаться до следующего отоваривания карточек. После войны я прихожу в БДТ и вижу своего солдата. На сцене. Знаете, кто это был? Ефим Копелян!» Я вот думаю: если мы будем помнить не только о гениальном актере Ефиме Копеляне, но и рассказывать, каким он был человеком, значит, с нашей страной будет все в порядке.
– Сергей Петрович, в жизни всегда есть место подвигу. Но всегда есть место и подлости. В начале войны был приказ о выселении из Ленинграда немцев и финнов. Это как-то коснулось вашей семьи?
– Нет, не коснулось. Дело в том, что мой дед приехал в Россию незадолго до Первой мировой войны, после начала которой отношение к немцам изменилось. Дед сменил имя. Был он Генрих, стал Борисом. Поскольку фамилия Лейферкус, а не Ляйферкус, как произносится в Германии, то все принимали его за выходца из Прибалтики. Во всяком случае так мне говорила бабушка. Кроме того, флотское братство и флотские традиции, они не позволяли стучать друг на друга. К тому же дед был не штабным работником, а боевым командиром. Но, отвечая на ваш вопрос, я не могу не сказать, что у меня дома хранятся часы фирмы «Павел Буре». Их моему деду вручил Тухачевский. Часы без наружной крышки – крышка с выгравированной дарственной надписью наркома отломана. Люди боялись хранить вещи, которые связаны с репрессированными.
– Общество «профессиональных зрителей» «Театрал» в прошлом году в Доме актера провело вечер «Вспоминая Малый оперный». Кто-то, кажется Юрий Марусин, сказал: Темирканов ушел в Мариинку и увел с собой самые лучше голоса. Слушал я его и думал: получается, что славу Мариинскому театру сделал Малый оперный.
– В Малом оперном или, как его до сих пор называют, МАЛЕГОТЕ, был замечательный режиссер Эмиль Евгеньевич Пасынков. Он, придя в театр, ставил уникальные спектакли. Американцы посмотрели «Порги и Бесс», устроили нам прием в консульстве с показом знаменитого одноименного кинофильма и сказали: «Мы не ожидали, что в Ленинграде, в Советском Союзе могут так поставить Гершвина!» А какой фурор мы произвели, когда приехали с этим спектаклем в Москву!
Тогда уже намечалось сотрудничество между двумя ленинградскими театрами оперы и балета. Володя Морозов из Кировского был занят в спектаклях МАЛЕГОТА. Темирканов никогда не работал там на постоянной основе. Он приглашался на какие-то постановки. Получив из рук Григория Васильевича Романова Кировский театр, от чего он всячески отнекивался, Юрий Хаттуевич понял: или он создаст свою команду, или театр обречен на неуспех. Сложность заключалась в том, что существовал негласный закон, отменяющий «Юрьев день». Солисты Малого оперного не имели возможности перейти в Кировский, где и зарплаты были в полтора раза выше, и зарубежные гастроли продолжительнее, да и вообще положение театра значительнее: Малый оперный относился к Министерству культуры РСФСР, Кировский – к Министерству культуры СССР.
Юрий Хаттуевич стал убеждать партийное и городское руководство: если они хотят иметь очень хороший театр, то должны дать ему карт-бланш в выборе солистов. Пасынкова в Малом оперном уже не было, он умер. Пришло новое руководство, и неизвестно было, какая нас ждет репертуарная политика. И в Кировский театр перешли многие: Охотников, я, Марусин, Гороховская, Целовальник, еще кто-то, сразу не вспомнить. Плужников каким-то образом перешел еще до Темирканова.
Юрий Хаттуевич создавал театр ансамбля. В этом и было принципиальное различие между Кировским и Большим театрами. Большой был театром звезд. У нас замена того или иного исполнителя не влияла на качество спектакля. В Большом если не пела звезда, то спектакль был чрезвычайно плох. И когда там не осталось звезд (кто умер, а кто вышел на пенсию и перестал петь), театр оказался не в лучшем состоянии.
Валерий Абисалович Гергиев был первым и единственным избранным главным дирижером Кировского, ныне Мариинского театра. Он подхватил то, что сделал Темирканов, развил, и сейчас мы видим театр, которому рукоплещет фактически весь мир.
– Сергей Петрович, я знаю, что вы много лет прожили в Англии, в Оксфорде…
– В Англии мы прожили 23 года.
– … а тут вдруг узнаю: Португалия. С чего это?
– Я вам должен сказать, что в Англии нам было комфортно, но были и обстоятельства, которые меня не устраивали. Первое и основное – климат.
– Почему же первоначально выбрали Англию? Германия была бы логичнее.
– Я понимаю, о чем вы. Так получилось, потому что моя работа за границей как-то сама собой стала концентрироваться вокруг двух англоязычных государств – Ирландии и Великобритании. Там я стал все чаще и чаще бывать. Вначале по несколько месяцев в году, потом по полгода, потом получил контракт от «Ковент-Гарден». Три года мы снимали квартиру в Лондоне, затем купили дом. Стоил он полмиллиона долларов, а у нас – 20 тысяч фунтов. Нужно было брать ссуду в банке. Я посоветовался со своим импресарио, он сказал: «Если состояние здоровья позволяет, бери. Работой я тебя обеспечу».
– Собственным жильем в Петербурге еще не обзавелись?
– У меня есть и квартира в Петербурге на Конногвардейском бульваре, и дача в Комарово. Все сохранилось. Я же не эмигрировал – уехал на работу по контракту.
