«С моей внешностью актёрами не становятся»
Знаменитый актёр Альберт Филозов – о том, почему он ездит в метро и для чего в театре зрителям надо переобуваться
Когда Альберт Филозов учился на третьем курсе Школы-студии МХАТ, его утвердили на главную роль в фильме «Зелёный фургон». Но студентам в кино сниматься запрещалось, могли и отчислить. Поэтому Филозов поставил условие создателям фильма, что они договорятся с деканатом. Вылетел в Одессу подписывать контракт, но в кармане у него был обратный билет. Его встретили в аэропорту, дали контракт на подпись. И тут выяснилось, что с институтом никто и не думал договариваться. И студент… сбежал. На виду у своих работодателей пересёк лётное поле, подбежал к самолёту, вылетающему в Москву (тогда это было в порядке вещей). Трап уже убрали, тогда он закинул вещи в люк, подтянулся на руках – и скрылся в облаках. Окончив институт, начал работать в Театре имени Станиславского, но в кино его ещё лет десять не снимали. Мстили? Но теперь в фильмографии народного артиста России – больше 120 ролей.
– Альберт Леонидович, вы актёр известный, узнаваемый…
– Да нет, сейчас узнавать стали меньше. Я даже в метро могу спокойно ездить – машину я не вожу. А лет двадцать назад, когда много снимался, было трудновато.
– …И до сих пор востребованный.
– Это вы на мой возраст намекаете?
– Ни боже мой. Хотя… мало кому из пенсионеров, простите великодушно, так везёт с работой.
– Нет, почему, есть люди, которые счастливы, что настало время, когда не нужно больше ходить на службу, можно ничего не делать, книжки читать или… выращивать цветы на даче, например. Но к актёрам это, как правило, не относится. Работать до конца дней своих – об этом мечтает каждый из нас.
– Помимо этого вы снимаетесь в кино…
– Ну, в кино я снимаюсь мало и в маленьких ролях. Основная работа сейчас в театре.
– А что, предложений нет? Или вы сценарии перебираете и вам они не нравятся?
– И предложений нет. Молодые режиссёры меня не видят в своих картинах. И сценариев хороших мало. Но…
– «Но» – это означает, что работа в кино всё-таки есть?
– Мне повезло. Года два назад я снялся в фильме Евы Нейман по рассказу Фридриха Горенштейна «Дом с башенкой». В конце войны восьмилетний мальчик с мамой возвращаются из эвакуации. Мать в пути умирает от тифа, и он остаётся совсем один. И всё равно продолжает дорогу домой. Такой пронзительный, очень человечный фильм.
– Этот фильм завоевал кучу наград на кинофестивалях, а в Каннах для него даже сделали исключение – вставили в специальную конкурсную программу, несмотря на то что картина уже была в прокате.
– Слышали, да? А теперь Ева Нейман снимает ни много ни мало «Песнь песней» по роману Шолом-Алейхема. У меня там совсем крошечная роль, но я ужасно ей рад. С Евой легко работать, она вдумчивый режиссёр. Она точно знает, чего хочет, и это вызывает уважение. Вот у сериальных режиссёров работать не хочется даже за очень большие деньги – они ничего не могут сказать о роли, не успевают просто.
– Я хотела расспросить о Circo Ambulante, спектакле Театра Наций. Как вы, актёр Школы современной пьесы, оказались в этой постановке?
– Я как-то увидел одну постановку Андрея Могучего, и она меня так поразила! Это была «Школа для дураков», русско-немецко-польский спектакль. Замечательный, очень подробный… Меня совершенно «убили» тогда актёры – своей органикой. Я такого спектакля давно не видывал. Нет, не так – я такого спектакля не видел ни-ког-да! Они прекрасно работали, два парня, может быть, студенты, не знаю. И когда пригласили меня в постановку Могучего – а я подозреваю, что не без участия Лии Ахеджаковой, – я, конечно, с радостью согласился.
– Circo Ambulante вызывает неоднозначную реакцию и критиков, и зрителей.
– Да, спектакль сложный, его воспринимают неоднозначно.
– А кто сказал, что в театре зрителю должно быть легко?
– Вот именно! Но я не знаю, что там может быть такого непонятного. Для меня в этом спектакле всё ясно. И Ахеджакова играет совершенно точно, через весь спектакль проводит линию донкихотства… Это европейский спектакль. За границей Circo Ambulante принимают лучше, чем в Москве, не знаю почему. Может, этот спектакль больше созвучен Европе? Не знаю… Я играю Антона, человека действия, но при этом вот уже двадцать лет прикованного к постели. Человека, который готов… убирать лишних людей. Любопытная роль. Такого персонажа у меня до этого не было. Но, бывает, приходит зритель, который смотрит – и ничего не понимает. Неподготовленный такой зритель.
– Вообще на протяжении вашей долгой театральной жизни публика изменилась?
– Ещё бы. Я должен сказать, что в Петербурге совсем другой зритель. Я видел у Додина спектакль – «Московский хор», который в Москве, мне кажется, смотреть бы не стали. В столице много событий происходит в театральном мире, и многие спектакли кажутся людям скучными. Зрителя надо сейчас удивить чем-то, и хорошо так удивить – бац! А в Питере публика ещё сохранилась такая – думающая, тонкая. Ей интересны простые человеческие вещи, важны невидимые нюансы.
– А если сравнить такую разновидность театрала, как зритель советский и зритель современный...
– Ну… Раньше в театр приходили дамы в сапогах и переобувались в туфельки, которые были взяты с собой и завёрнуты в газету. А сейчас можно и в кедах, и в джинсах рваных прийти, в чём угодно. Дело, конечно, не в том, во что человек одет. Просто другое отношение было к театру. Ко встрече с искусством готовились, как к какому-то художественному акту. К таинству. Сейчас мало кто из зрителей испытывает этот нежный трепет. Уровень общей культуры падает. Однажды я сидел в театре рядом с девицами, одна другой шепчет: «Слушай, а что такое «Три сестры»? Надо бы посмотреть…»
– В каких отношениях вы состоите со своими персонажами? Они на вас воздействуют каким-то образом?
– В театре – нет. Потому что, как правило, мой герой – это я, такая часть меня. А в кино, особенно когда роль большая, – да, воздействуют. Когда я играю отрицательного героя, негативная энергия, я просто чувствую это, накапливается. И наоборот, когда я играю хорошего человека, стараюсь его как можно дольше задержать в себе.
– Если вывести некое среднее арифметическое ваших образов, это человек, который если и идёт против течения, то при этом никого не задевает. Человек с тихим голосом…
– Один из первых моих фильмов так и назывался – «Тихоня».
– …Но если герой отрицательный – так уж всем злодеям злодей. Как в «Человеке с бульвара Капуцинов», мистер Сэконд, который заводит публику: «Парни! Кончайте эти сопли! Вас ждёт вторая серия!» Или нацист, был в вашей коллекции и такой типаж.
– А, это в «Тегеране-43»… Там, кстати, я ничего специально не делаю, чтобы изображать злодея. Я просил Наумова: дай мне хоть пострелять или что-нибудь такое изуверское сделать, чтобы проявить сущность нациста, он говорил: «Не дам! Потому что ты же не умеешь это делать!» И он был совершенно прав.
– Кстати, именно после этого голубоглазого нациста в «Тегеране» режиссёры вдруг резко разглядели в вас отрицательный персонаж.
– Ха-ха-ха, наверное, да. Вообще, это всё из-за внешности. С моими внешними данными актёрами не становятся. В пору моей молодости считалось, что актёр должен быть красивым, высоким, с пронзительным загадочным взглядом…
– Но вы тем не менее поступили в театральный!
– Совершенно случайно. В Свердловск приехал МХАТ на гастроли, и они объявили набор в Школу-студию. В том году они ездили по гастролям и набирали студентов. Я вовсе не собирался становиться артистом и вообще не знал, куда мне поступать, работал пока токарем на заводе. А мои приятели затащили меня на приёмные испытания. Их не приняли, а я почему-то прошёл. Почему – не знаю. А если бы МХАТ не приехал, то я ни за что в Москву не поехал бы в театральный поступать – у меня такой наглости не было.
– Откуда у вас, родившегося в Свердловске, такое красивое заграничное имя?
– Мой отец из Польши. Он приехал в СССР строить социализм, по убеждению. И в 37-м году его расстреляли. Мы с ним разминулись во времени – я родился в июне, а в ноябре его уже не было в живых… А родня моей мамы родом с юга Украины. Они переехали в Сибирь в начале века, потом революция, коллективизация. А они жили зажиточно, и моему деду кто-то сказал: «Уезжай, а то раскулачат!» И они переехали в Екатеринбург. Там я и родился. Тогда вообще были модны иностранные имена. Был такой замечательный артист – Адольф Алексеевич Ильин. Я с ним снимался в одной из первых своих картин. И он мне рассказывал о своих мучениях – война началась, а он Адольф. Представляете? Так что у меня ещё не самый ужасный случай.
– Профессия, можно сказать, нашла вас сама.
– Я-то точно никаких усилий особых не прикладывал. Может быть, поэтому у меня не было и нет такого… духа соревнования, может, поэтому я играю такие роли всю жизнь?
Беседовала Эльвира Дажунц. Фото ИТАР-ТАСС
