Раймонд Паулс: «У меня золотой характер!»
Маэстро вспоминает, за что его ценила советская цензура
Знаменитый композитор и пианист, автор «Миллиона алых роз», «Старинных часов», «Листьев желтых» и многих других хитов, составивших славу советской эстрады, Раймонд Паулс сегодня все реже покидает пределы Латвии. Однако на днях он дал в БКЗ «Октябрьский» юбилейный (в январе маэстро исполнилось 75) концерт. По его собственному признанию, «единственное спасение от юбилеев – садиться за рояль и играть».
– Сейчас в очередной раз грядет конкурс «Новая волна». В прошлый раз вы заявили о своем желании его покинуть. Как так получилось, вы же были его сооснователем?
– Если б я был у руля, все было бы совсем по-другому. Да, когда-то это была моя идея: мы создали конкурс в Юрмале по принципу «Сопота», и, по-моему, получилось неплохо. Появилось несколько фамилий, которые потом стали известны по всей стране. А теперь, откровенно говоря, сам конкурс ушел на второй-третий план, а на первом – совсем не творческие вопросы. Как в прошлом году, когда основным вопросом журналистов было: «Абрамович приедет или не приедет?» А то, что пели, никому было неинтересно. Жаль, потому что мы же организовали этот конкурс для того, чтобы помочь молодым исполнителям.
В принципе, конечно, на всех крупных мировых фестивалях – то же самое: это показ бриллиантов, моды и так далее. Вот и Юрмала… Вопрос только в том, сколько можно одних и тех же артистов крутить по телевидению, одни и те же песни. Ведь с молодыми никто не работает, а они такие зеленые! Это же большой труд – подобрать талантливых!
Что делать – не знаю. Когда составляется программа – я могу открыто это сказать – все смотрят только по рейтингам телевидения. А какой рейтинг может быть у молодого исполнителя? Его вообще никто не знает, его не показывают. От этого большие проблемы.
В свои руки все взяли те, у кого есть деньги. И далеко не всегда их вкусы хороши. Помню, на той же «Новой волне» одна девчонка спела, русская, и меня сразу предупреждают: «Знаешь, с ней надо осторожнее. Знаешь, кто за ее спиной стоит?» Я говорю: «Не знаю». – «Ну, фамилия Буре тебе о чем-то говорит?» Я удивился: «Он же хоккеист?» – «Ну конечно, но у него денег, очевидно, много». Вот так это все строится сейчас.
– Но когда вы сказали о своем желании уйти, Игорь Крутой заявил, что тогда конкурс переведут из Латвии…
– Я же не командую парадом… Это долгий разговор. Они пробовали проводить этот конкурс в Сочи. Но что-то можно купить за деньги, а что-то нельзя. Вот атмосферу Юрмалы нельзя купить, эту ауру неповторимую. Хотя там нет ничего современного, стоит старый концертный зал… Но сама юрмальская природа, настроение не продаются. И организаторы это великолепно понимают. Люди приезжают с ностальгией, многие, которые помнят еще ту Юрмалу, в советское время. Это же был центр русской интеллигенции, летом все были там, это же Запад когда-то был.
Конечно, закрыть конкурс можно просто: до свидания – и все. Но так надоели эти фонограммы… Я когда вижу на афишах надпись «живой звук» – я вообще не понимаю: а какой еще звук должен быть в концерте? Не живой? Это же ужас! Чтобы раньше себе кто-то позволил под фонограмму выйти на сцену? Ни за что! На телевидении – да, я это еще понимаю чисто технически. А концерты? У нас есть исполнители, которые вообще только на фонограммах живут. Это плохо.
– Как рождается ваша музыка?
– Нет рецептуры. Я вообще импровизатор и не могу сыграть дважды одну и ту же вещь одинаково. Так что мне приятнее аккомпанировать певцам. Я играю не по нотам, а по цифровке – это такая гармоническая основа. И результат раз на раз не приходится: один вечер импровизация удается, другой раз самому кажется: что-то не то. Я вообще не отношусь к тем, кто считает, что надо ждать вдохновения, особых знаков свыше, затмений Солнца или Луны, как это любят писатели. Это все ерунда. Играю, и либо получается, либо не получается. Очень важный этап – работа с певцами, когда я им показываю мелодию. Мне, конечно, Борисовна (Алла Пугачева. – Прим. авт.) в свое время много помогала, Валерия – с ними было приятно выступать. Они старались из песни сделать какую-то сценку. А сейчас посмотришь – на эстраде идет такой стандарт! Ни уму ни сердцу.
– У вас есть ученики?
– Ой, нет. Нервы не выдерживают. Я не могу преподавать: мне кажется, музыкант сразу должен играть. У педагога должно быть совсем другое отношение.
– Вы – пианист и, вероятно, занимаетесь ежедневно, чтобы сохранять гибкость рук…
– Я вообще не занимаюсь. У меня старая школа, еще с консерватории: играю как умею, пальцы еще, слава тебе господи, двигаются. Хотя надо было регулярно заниматься, надо было… Но с другой стороны, я же не играю ни Шопена, ни Бетховена. А то, что играю, я могу позволить себе играть как хочу. И никто меня не может упрекнуть, что я не сыграл, скажем, Бетховена так, как в нотах написано. Потому что я его не играю и не могу сыграть. Хотя я окончил консерваторию с отличием. Мне даже предлагали аспирантуру в свое время, но я как-то все забросил из-за этой несчастной эстрадной музыки… И все!
– Вы любому певцу можете отдать свою песню? Или некоторые артисты вам кажутся слабоватыми для вашей музыки?
– Я сейчас вообще с песнями закончил. Что я могу сделать, если теперь, когда я что-то пишу, мне говорят: «Ай, слушай, вот в 80-е годы ты писал намного лучше – зачем ты сейчас продолжаешь?» Я и бросил. Мне это уже не надо: оставьте меня в покое и играйте себе «Листья желтые»…
– Неужели так говорят?
– Конечно. А что?
– Грустно… А как вы считаете: звезда рождает хит или хит зажигает звезду?
– По-разному. Если у певцов каждый год не появляется так называемый хит или шлягер, который большая аудитория хочет слушать, он долго не протянет. Он все время об этом должен думать, вот в том и проблема их: спел одну песенку, она принесла успех, а что дальше?
– Ну, бывает много артистов одной песни.
– Так оно и есть. Хотя вот, например, женщина, которая написала Besame mucho, вообще только одной мелодией всю жизнь жила, она благодаря ей стала богатой. Весь мир крутил по радио и телевидению эту одну тему.
– А запрещали ли в советское время какие-то ваши песни?
– Вообще знаете, что такое было телевидение во время Лапина? Я-то помню это… Ну, хорошо, я по тем или иным причинам был в списке разрешенных, поскольку всегда носил смокинг, был прилично одет – как образец. А вот Леонтьева терпеть не могли из-за его костюмов. Конечно, это было страшно: эти передачи, цензура, контроль – все было. Но ко мне претензий было меньше. Может, оттого, что я в Москве показывался на два-три дня и исчезал. Некогда было им до меня добраться. Другим артистам приходилось тяжело. Я вот только что встречался с Евтушенко (он был на премьере моего цикла), так он как начнет рассказывать, как это все было… Ужас!
– У вас скоро золотая свадьба. А каков ваш секрет долголетия отношений?
– Это мой золотой характер, какие могут быть вопросы! Бывает такое. Возможно, наши отношения были такими, что не было повода смотреть по сторонам. Вот все думают, что вокруг меня на сцене крутятся молодые девчонки и я стараюсь с ними целоваться. Но это же спектакль для публики! Хотя я хочу на свою золотую свадьбу заказать в Риге лимузин, посажу впереди куклу, розовые шарики повешу – чтобы все видели. Подъедем к памятнику в центре Риги, куда все молодые ездят. У нас вообще в Риге этим лимузинам не развернуться. Молодожены потом еще на мостике замки вешают, чтобы крепче семья была. И мы отыграем со знакомыми этот спектакль. Терпеть не могу, когда вижу за всем этим пары, которые через два месяца разводятся!
– Прошлым летом президент Медведев наградил вас орденом Почета «за большой вклад в укрепление и развитие российско-латвийских культурных связей и популяризацию русского языка в Латвии»…
– Да, в мире много людей, которые говорят на русском языке… И я тоже этот язык знаю. Недаром я написал на готовые стихи Евтушенко целый цикл. А это очень серьезная поэзия, трудная, философская. Я всегда относился с уважением к русской культуре, как любой нормальный человек.
– Вы были просто сверхпопулярны у нас в советские годы…
– Да, я утром вышел погулять здесь, в Петербурге, и навстречу мне идут две пожилые женщины, со мной здороваются: «Как вы поживаете?» и так далее. А потом подходит молодая девчонка: «Можете дать автограф? Это для моей бабушки, она вас очень любит». Но самое важное в моей популярности было в советские времена – когда я заходил в магазин что-то купить, продавщица на меня смотрела и говорила: «Извините, я вам дам кое-что другое, у меня под прилавком спрятано». Дефицитный товар. Вот что давала популярность. Были и официальные льготы: нам без очереди давали легковые машины, за которые мы сами, конечно, должны были заплатить Я смеюсь, часто это было приятно, но бывало и по-другому…
Я однажды выходил из «Октябрьского» после концерта, а там всегда много людей. Вижу: стоит группа, люди какие-то подозрительные – и вдруг один заорал: «Хайль Гитлер!» Я не знаю, отчего он это сказал и какое я имею к этому отношение... Так что иногда слава приятна, а иногда очень опасна. В мире много злых людей. Если у тебя все идет хорошо, обязательно этому кто-то позавидует. Я это особенно чувствую у себя дома, в Латвии. Все почему-то считают, что я богатый очень. Это оборотная сторона популярности. Конечно, приятно, когда выходишь на сцену и люди тебя приветствуют. За это – неси свой крест как есть.
Я ни одного плохого слова не могу сказать про свою публику. Мы только что два концерта сыграли в Киеве. Принимали – дай бог! А когда с людьми разговариваешь – все возвращаются к теме Советского Союза. Зачем? Все же в нем жили, все знают: очень много было хорошего и много плохого. Мне иногда говорят: «Откажись от своих званий!» (Я – народный артист Советского Союза.) Почему? Это же история.
Беседовала Алина Циопа. Фото Ильи Снопченко