Психологическое прочтение не противопоказано
«Наш театр» завершил сезон премьерой спектакля «Что случилось в зоопарке» по абсурдистской пьесе Эдварда Олби.
Обычно Олби воспринимают как и Александра Грибоедова – автором пусть и гениальной, но одной пьесы, а именно легендарной «Кто боится Вирджинии Вулф?». Не стоит и говорить о том, что такое его восприятие – даже несмотря на известную степень стойкости в культурном сознании – более чем неправомерно. Новый спектакль художественного руководителя «Нашего театра» Льва Стукалова – «Что случилось в зоопарке» – не только опровергает это досадное заблуждение, но и предлагает зрителю одновременно лаконичный и насыщенный актуальный театральный текст.
Российский театр уже очень давно упорно, если не сказать – навязчиво, пытается освоить абсурдистскую драматургию в духе привычного для наших режиссёров психологического театра. Однако, учитывая то, в каком состоянии психологический театр находится сегодня, логично относиться к подобным сценическим поискам в лучшем случае с вежливой иронией. Вместе с тем нельзя согласиться с теми театроведами, которые утверждают, что психологическое прочтение принципиально противопоказано этой драматургии. И «Что случилось в зоопарке» вполне может быть убедительным аргументом против такого утверждения.
С трёх сторон камерная сцена огорожена покрашенными в голубой цвет стенами в человеческий рост. В задней стене, слева по отношению к зрителю, – ярко-жёлтая дверь, рядом с которой нарисовано белое облако. Пол покрыт зелёным настилом. По центру сцены – жёлтый, в тон двери, куб. Это пространство, напоминающее детскую комнату, и будет местом встречи героев – Питера и Джерри. Исполняющие их актёры (Василий Шелих и Сергей Романюк) представляют собою абсолютный контраст по отношению друг к другу как по внешним данным, так и по пластической и звуковой партитурам. Тогда как Шелих среднего роста, плотного телосложения и крупным и очень подвижным лицом, Романюк высокий, худой, взгляд – словно изумлённый. Если первый в основном сидит на кубе и молчит, то второй, почти не прерываясь, рассказывает историю своего персонажа, чередуя быстрые перемещения по сцене с моментами относительной статики.
Сценическое время совпадает с реальным. Как и в других спектаклях Льва Стукалова, акцент делается прежде всего на актёрской игре – её детальности и психологичности. Она контрастирует с предельно условным пространством – и именно в этом раскрывается философия режиссёра. Так же как и для Олби, для Стукалова высшей ценностью является всё «человеческое», что и выражается непосредственно через сценический текст: «детская комната» – это не только хрупкий радужный мир Питера, в который через дверь приходит пришелец, его разрушающий, но в равной степени и иллюстрация того, как для режиссёра строится мир.
Динамика сценического действия напрямую соотносится с динамикой пьесы, и это в случае с Олби, вероятно, продуктивное решение, так как пьеса может быть поставлена крайне сценично и в лучшем смысле этого понятия эффектно, без радикальных интерпретационных ходов со стороны режиссёра.
Так или иначе, но этот спектакль является логичным шагом в творчестве Стукалова, а это, в свою очередь, означает, что он может быть в равной степени интересен как для профессионального зрителя, так и для зрителя как такового. И если для первого этот спектакль будет небезынтересным опытом осмысления абсурдистского наследия, то для второго – очень комфортным и в то же время серьёзным театральным актом. В обоих случаях, впрочем, будет присутствовать редкое удовольствие от чёткой и филигранной работы – как режиссёра, так и актёров.
Павел Алексеев, театровед