Общество

МЫ - ПТИЦЫ НА ЛЕТУ...

22 февраля
Мне казалось, что если в моей семье смогли сохранить письма, которые я посылал с фронта, и сам я сберег письма своих фронтовых друзей, почему не могут сохраниться письма в других семьях? Я начал поиски, обращался к знакомым и незнакомым людям и, к великому огорчению, чаще всего получал один и тот же ответ: ничего не сохранилось. У одних пропали при переездах, у других сменилось уже несколько поколений и молодые не знают даже, где искать, у третьих пожар или другие бедствия унесли дорогие реликвии.
И все же... мне повезло. Пишу "мне", а сам думаю: это не мне повезло. Повезло тем, кого не только не забыли близкие, но сохранили о них память в подлинных бесценных документах - письмах, записках, фотографиях, вырезках из газет тех лет. О нескольких таких везениях мне хочется поделиться с читателями.
Долгие годы нашими добрыми соседями по дому остаются мать и дочь Бондарь - Ольга Петровна и Ниночка. Мы знали, что Ольга Петровна вдова командира Красной Армии, пропавшего без вести в самом начале Великой Отечественной войны (извещение получено 22 сентября 1941 года). Красивая женщина, яркая голубоглазая блондинка, Ольга Петровна могла устроить свою жизнь. Но была верна своему Ване, Ивану Григорьевичу Бондарю; не поверила в его гибель, ждала, вот-вот придет ее дорогой Иван. Воспитывала дочь. Ждали вместе отца и мужа. Не дождались...
Иван Григорьевич Бондарь, в 1941 году полковник, командир корпуса, еще 1 мая 1941 года командовал парадом в Калинине, отдавал рапорт командующему войсками Калининского военного округа генералу В.Ф. Яковлеву. Ольга Петровна показывает стершуюся от времени (прошло 65 лет) газетную вырезку из "Калининской правды", где Иван Григорьевич рядом с генералом Яковлевым принимает парад.
За плечами Ивана Бондаря нелегкая служба. В рядах РККА с 1934 года. Прошел путь от взводного до комкора, воевал в Испании. На груди полковника редкая для довоенного времени награда - орден Боевого Красного Знамени. И вот снова война.
Ольга Петровна сохранила фронтовые письма мужа. Их всего пять. Все они полны нежности и любви. Словами "милая Олюша" начинается каждое письмо. Все они очень интимные, в них нет жалоб на тяготы службы, на ужасы войны. Все они пронизаны надеждой на встречу и продолжение их любви, верой в победу. С разрешения Ольги Петровны привожу одно из писем:
"Здравствуй, милая Олюша! Как хочется тебя крепко обнять и поцеловать. Со времени нашей разлуки прошло немного, а кажется - год. Очень скучаю по тебе и пацанке. Но ничего, придется привыкать жить в одиночку. Я живу пока благополучно. Здесь очень красиво в Полтавских краях. Очень много садов и зелени. Жалко, тебя нет, а то ты все цветы нарвала бы для букетов. Очень богатый урожай. Люди исключительно гостеприимные и добрые. В общем, все пока хорошо. Писать тебе часто... но говорят, почта ходит медленно. Живи и здравствуй, мое золото, никогда не забывай о моей искренней любви к тебе. Хотелось бы обнять пацаночку. Она, наверное, уже хорошо ходит и говорит. Балованная девчонка - конечно, вся в маму. Ты смотри за ней хорошо, а то вернусь и если она пожалуется, так пеняй на себя...
Олечка!.. Вот узнал адрес: Действ. армия, почт. станция 970. Штадив.
Будь здорова. Крепко обнимаю и целую тебя и дочку. Твое письмо жду с нетерпением и пиши побольше. Приветствуй своих, целую И."
Это письмо было последним. Датировано оно седьмым сентября 1941 г.
После - только поиски, письма в разные инстанции и тяжелые годы ожидания, согретые памятью и теплом последних писем.
Судя по упоминаемой в письме Полтавщине, Иван Григорьевич погиб в тяжелых боях с немцами, окружившими главные силы Киевского особого военного округа осенью 1941 года. В окружении покончил собой командующий округом генерал Кирпонос. Мало кому удалось вырваться из этого адского котла.
Случайно попало ко мне письмо молодого фронтовика, которого звали Яша. Передали мне это письмо в Совете ветеранов. О Яше почти ничего не известно. Письма адресованы матери, но ни имени ее, ни адреса нет. Но сами письма кое-что проясняют.
Яша - ленинградец. В 1941 году - студент одного из ленинградских институтов. Когда началась война, он с другими студентами находился вне города - может быть, строил оборонительные сооружения на подступах к Ленинграду, может быть, проходил летнюю студенческую практику. Вместе с другими отходил к городу; безоружные, они избегали встречи с немцами, создававшими вокруг Ленинграда кольцо блокады. Большинству удалось прорваться. Судя по письмам, удалось прорваться и Яше и встать в ряды защитников родного города. Какова дальнейшая военная судьба Яши? Он воевал, до июля 1942 года (этим числом помечено последнее письмо) был жив. Что с ним было дальше, дожил ли он до Победы - неизвестно. Но письма сохранились. В них тепло и любовь к близким, верность долгу и вера в победу. Вот несколько фрагментов из этих дорогих страниц.
"Дорогая маманя! Вчера не успел дописать. Только что отправили санитарку в институт. Мы сидим тут и ждем решения своей судьбы. Видим за нами линию обороны неподалеку. Сегодня узнали, что многие из наших добежали до Ленинграда. Не знаю, добрались ли до института. Как видишь, обстоятельства сложились так, что о письме не могло быть и речи. Даже весточки подать не мог. Это меня беспокоит больше, чем немцы, между которых мы просачивались. И если бы от меня зависело послать тебе весточку, я, поверь, сделал бы все возможное. Но в лесах и болотах, через которые мы выбирались, об этом нечего было и думать. Теперь я рад написать тебе, сказать, что я жив, здоров и, несмотря на первую неудачу, сохраняю твердую уверенность в конечном и даже скором успехе нашего дела и в том, что мы вместе отпразднуем этот успех. Но пока еще много дел впереди. Враг у самых ворот. Все берутся за оружие, а нам и бог велел не выпускать его из рук.
Как-то Мишка теперь? Скоро и ему придется пробовать свои пушечки по немцам. Что ж, в добрый час!
Хотел бы я повидать тебя, маманя. Но удастся ли это? Бог весть! Мы птицы на лету. Не знаем, где мы через час... Целую, твой я."
В последнем из оказавшихся у меня писем Яша пишет: "Я тут собираюсь "культурно развлекаться". Достал, например, истрепанный томик Чехова и изредка туда заглядываю. По нашим условиям и это находка. Хочу кое-что почитать бойцам. У нас народ тут малограмотный, с этим мало знаком. Надо познакомить. Вот займусь этим... Целую крепко, Яша".
Война войной, а тяга к прекрасному в крови и война культуре не помеха.
Трагична судьба другого ленинградского студента, а потом и инженера-радиста, фронтовика Семена Григорьевича Казакевича. Передо мной несколько десятков его фронтовых писем, бережно сохраненных его родителями и сестрой Любовью Григорьевной. Казакевич. Любовь Григорьевна, врач, участник Великой Отечественной войны, сама прошла фронт от Сталинграда до Берлина. О своем брате Любовь Григорьевна пишет, что он родился в 1918 году в Клинцах Брянской области. В 1929 году семья переехала в Ленинград, после школы Сема поступил в Институт им. Бонч-Бруевича. Вместе с институтом эвакуировался в Томск. Здесь институт преобразовали в Военную академию связи. В сентябре 1942 года лейтенант Семен Казакевич был направлен на фронт, в 92-ю гвардейскую стрелковую дивизию начальником дивизионной радиомастерской. 29 октября 1943 года он погиб. В январе 1944 родители получили извещение, подписанное райвоенкомом Петровского района Кировоградской области: "Ваш сын, начальник радиомастерской Казакевич Семен Григорьевич, в бою за Социалистическую Родину, верный воинской присяге, проявил геройство и мужество, был на фронте и пропал без вести 29 октября 1943 года в районе Баштино Петровского района Кировоградской области. Настоящее извещение является документом для возбуждения ходатайства о пенсии (Приказ НКО № 220). Райвоенком. Подпись".
С тех пор Любовь Григорьевна десятки лет ищет очевидцев его гибели и его могилу. У меня в руках пятнадцать писем, газетные сообщения, официальные и частные ответы - малая толика того, что рассылала убитая горем сестра. Приведу только один ответ, полученный от неравнодушного человека, фронтовика Гуренко В.Д., жителя Баштино. "Любовь Григорьевна! Вы спрашиваете за своего брата, Казакевича Семена Григорьевича, нет ли у нас каких-либо известий о нем. В нашем селе построен над братской могилой памятник погибшим воинам и надписи 55 солдат, но имени вашего брата нет. В конце плиты написано, что захоронено еще 96 солдат неизвестных. Я доехал до второго памятника в 3 километрах от села. Там похоронено до 500 солдат. Прочел эти надписи, и там имени брата нет. Спрашивал людей. Никто такой фамилии не знает. Л.Г! Вы напишите в Николаевскую область, там есть райцентр Баштанка, может, там найдется какой-нибудь след. Гуренко В.Д."
Читая письмо В.Д. Гуренко, потрясаешься тем, что только возле одного безвестного села, в радиусе всего 3 километров захоронено почти 750 наших воинов! А сколько не захоронено? А сколько таких захоронений вокруг тысяч и тысяч безвестных сел и поселков?! Такова горькая цена Победы.
За неполный 1943 год Семен Казакевич отправил домой более тридцати писем. Все они полны любви к близким, никаких жалоб на тяготы фронтовой жизни. Только бы родные были спокойны. Последнее письмо написано 14 октября. Через девять дней его не стало.
О короткой горькой фронтовой судьбе Евгения Абрамовича Могильникова рассказала мне его племянница Ольга Сергеевна Муравьева, старший научный сотрудник Пушкинского Дома. В семье сохранили единственную открытку дяди, написанную по дороге на фронт.
Мытарства Евгения Абрамовича начались еще до войны. Как сыну аптекаря, ему чинили препятствия при поступлении на работу и учебу. И все же Евгению Абрамовичу удалось окончить вечерний курс Политехнического института. Заполняя анкету при распределении на работу, наивный юноша упомянул о том, что его дальние родственники остались в Эстляндской губернии, где они жили до революции. Хотя он их никогда не видел и никакой связи с ними не имел, "компетентные" органы посчитали, что у него есть родственники за границей. Ему с трудом удалось получить место инженера на заводе.
Когда началась война, Евгений Абрамович, не задумываясь, пошел добровольцем защищать Родину. 5 июля 1941 года его направили в Москву, где формировалась часть. С пути он послал открытку: "Дорогая мамочка! Все мы благополучно доехали до Москвы. Теперь мы в теляческих вагонах. Спать твердовато, но привыкаем. Дальнейший маршрут, естественно, неизвестен. От Сокольников по окружной дороге нас перевезли на другую линию. Еще напишу. Жив, здоров. Крепко целую всех. Женя". Вот эта открытка и сохранилась в семье. Больше ничего от него не было. Только вскоре пришло официальное извещение о том, что он пропал без вести. По косвенным данным близкие предположили, что это произошло западнее Гомеля.
Часто можно слышать упреки бывалых фронтовиков в адрес тех, кто всего несколько дней пробыл на фронте. Упреки несправедливые. Можно было погибнуть, не доехав до фронта, пробыть в войсках всего один день и на всю жизнь остаться калекой.
Четыре судьбы и память, оставшаяся в письмах и сердцах близких.
Приведу для сравнения и контраста несколько писем немцев времен войны. Письма эти известны мне не случайно. Мой тесть, Павел Михайлович Рафес, переводчик дивизионной разведки 44-й гв. стрелковой дивизии, оставил фронтовые записки, в которых допросы пленных и письма с фронта и на фронт. Значительную часть его записок можно будет прочесть в журнале "Нева". Здесь же я привожу лишь несколько выдержек из немецких писем, как я писал выше, для сравнения.
Ефрейтору Вилли Шмукеру (полевая почта 06628) из Альторана пишет жена (24.3.1943).
"Ты мне можешь поверить: на родине много сидит таких мужчин, которые мучают жен фронтовиков. Сегодня хочу тебе сообщить: мой шеф знает слишком точно, что ты находишься так далеко. Больше ничего я не должна тебе говорить, чтобы ты этим не раздражался. Я слишком охотно верю тебе, что это причиняет тебе боль, что это ранит тебя..."
Это письмо написано после поражения немцев под Сталинградом и накануне решающих сражений под Курском. Может ли "не раздражаться" муж после такого циничного признания жены? Каков его боевой дух после этих строк? Впрочем, ефрейтору уже не до боевого духа - письмо нашли в одежде убитого Шмукера.
9 августа 1943 года отец пишет ефрейтору Э. Штайнеру: "Дорогой сын, не забудь привезти мне русский бинокль, но хороший; ты сможешь захватить такой в России..." И в конце письма приписка: "Не забудь сейчас же ответить о бинокле".
Из письма солдату 257-й пехотной дивизии Найману от жены: "В среду получила от тебя посылку с чулками, радость была очень велика. Чулки как влитые. А в четверг принесли еще посылку с маслом и салом, теперь мы с Хайнцем некоторые время поживем..."
После Курска Вилли Кампфу (полевая почта 22835 А) пишет жена из Альтролана: "Вчера сообщили, что русские на всем фронте перешли в наступление, на участке Изюм тоже... От наступления, о котором так так легко говорится, зависит все... Когда же все кончится? Сомнительно, можно ли найти выход или конец. Давно пора покончить с этим убийством, тогда никто не чувствовал бы себя ответственным за все это и никто не боялся бы греха".
Немка надеется, что окончание войны избавит их от ответа за все, что они натворили на нашей земле, за зверства, грабежи, насилия, убийства.
1944 год. Немцы сопротивляются, но, бывает, сдаются пачками, письма разведчики доставляют мешками. Тесть пишет, что успевает только нумеровать, переводит только представляющие военный интерес для командования. Все письма главным образом о подавленном настроении в тылу, о страшных бомбежках, о наступлении голода. Газеты поучают немецких жен, как надо писать письма на фронт: "никогда не пиши, будучи в плохом настроении... ждите лучшего часа и пишите фронтовику радостное письмо".
Но радостные письма почти не встречаются. Больше в письмах отчаяния и страха.
Некая Эмми пишет обер-ефрейтору Оскару Нагорске: "...у нас ужасно с военными налетами. Соседний Кайзерслаутерн перенес ужасную бомбардировку... Через 8 дней откапывали еще живых людей... Поверь мне, ей-богу правда, что погибнет вся Германия, человек за человеком..."
Петр ГОРЕЛИК
Курс ЦБ
Курс Доллара США
91.98
0.113 (0.12%)
Курс Евро
100.24
0.271 (0.27%)
Погода
Сегодня,
19 мартa
вторник
+2
Облачно
20 мартa
среда
+5
Облачно
21 мартa
четверг
+7
Слабый дождь