Михалков в России – больше, чем Михалков

На вечер Никиты Сергеевича в Филармонии я, можно сказать, попал случайно. Удружили знакомые. Сказали: «Подойдешь к шестому подъезду». Почему-то все наши важные двери обозначаются № 6. Кстати, уже по ходу вечера Михалков вспоминал Чехова среди прочих, говорил, что наши беды – от того, что не стоит никто за дверью и не стучит молоточком, свидетельствующим о человеческой беде. Вернее, стучит – а мы не слышим.

Но это потом было. Сначала мы, можно сказать, столкнулись с Михалковым у этой цифры «6». Он был как Александр III из собственного фильма. Окруженный толпой. Обтянутый шарфом, кажется. С усами. Режиссер очень уважает этого императора. Сказал, что лучше бы он тянул Россию со всеми ее землями, мужиками, ворами-чиновниками «на муле», а не Петр I на своем брыкающемся коне.

Какие-то люди под падающий снег просили у Михалкова помощи. Кто-то что-то предлагал. Насилу его в подъезд затолкали. Я даже спокойнее прошел, что со зрителем редко бывает.

Уселся я в первом ряду. Рядом, как выяснилось, с самыми преданными поклонниками. Зал сверкал. И все смотрели на Никиту Сергеевича с восторгом. Некоторые, впрочем, по филармонической привычке глаза закрыли. Просто внимали.

Михалков начал говорить. Ну, как он умеет – голосом сэра Генри. Обо всем. Но постоянно мешали аплодисменты. Режиссер показывал жестами: еще не время, дескать, сначала послушайте.

Но слушать было трудно, потому что все решительно соглашались со словами Михалкова и сразу хлопали. Кричали: «Браво!», «Молодец!».

Например, Никита Сергеевич сказал, что с появлением интернета надписи в туалетах «уменьшились». Или что мы живем «во времена подмен». Про то, что «Яйца судьбы» он снимать не будет, а будет снимать фильм про войну, так как хочет быть услышанным.

Женщина слева от меня больше всех смеялась. Скажет Михалков что-нибудь – она смеется. Промолчит многозначительно – все равно смеется. От этого вся серьезность пропадала. Женщина справа ожесточенно скрежетала записки. Пихала меня локтем. А у меня локоть не казенный, чтобы его пихать

Ну, в общем, с этих записок и начался весь сыр-бор. Никита Сергеевич как-то не мог придумать сценарий: то ли сначала читать записки, которые ему скидывали в корзину для цветов, то ли все-таки включить кусочек своего нового фильма «Цитадель»? Экран был натянут, как публика.

– Давайте я сначала все-таки на записки поотвечаю, – сказал он.

И честно отвечал. Ни одной не пропустил. Тем более что все они годились для чтения вслух, так как содержали уважительное обращение и признания в любви. Пафос разрастался. Михалков заявил, что именно публика, собравшаяся в Филармонии, его лучше всего понимает. Потом перешел на проблемы России, в которой «за сто лет может ничего не произойти, а за десять лет все может перевернуться». Наконец возник вопрос: почему именно он, Михалков, может что-то говорить с этой сцены? Потому что, пояснил режиссер, «сильные люди говорят то, что думают, а слабые комплексуют оттого, что про них что-то говорят». Это, видимо, относилось и к телеканалам СТС и ТНТ, которые мэтр «поливал» в начале выступления.

Высокий стиль монолога как-то перебил кусок фильма, который Никита Сергеевич все-таки решил продемонстрировать публике, «пусть и в недоделанном виде». Из этого куска я лично понять ничего не смог, как и из последних фильмов Михалкова, кроме того, что Котов, вернувшись на свою дачу, снова захотел свою жену (бывшую вроде) и снова-таки с ней переспал. Под музыку. Остальные персонажи как-то размылись – видимо, от плохого изображения. Искусство требует жертв.

После просмотра фрагмента зал выдохнул. Подошла к микрофону женщина и сказала про то, что Михалков – гениальный режиссер. Другая повторила ее мысль. «Но как же мы все-таки будем спасать Россию?» – спросила третья. За ними вытянулась очередь из волнующихся людей. Выступали дети. Снова женщины. Наконец, протискиваясь и давя ноги, к микрофону устремилась тучная соседка справа. Как выяснилось, адвокат. Она заявила, что «всыпала ремнем» своей племяннице за то, что та, отвечая на вопрос, кто написал «Анну Каренину», заявила: «Иван Тургенев». Далее адвокат изложила вкратце историю своей жизни и своего отношения к Михалкову.

Никита Сергеевич растерялся. Он понял, что его деяния на этой земле слишком велики, чтобы дать слово всем, выстроившимся за микрофоном. Тем более что зал отчаянно хлопал «против».

– Так кого же вы хотите слушать – меня или этих людей? – с надеждой спросил мастер.

– Вас! Вас! – закричали все.

Последней, кому удалось прорваться к сцене, была преклонных лет дама, которая буквально прокричала (микрофон уже унесли), что она любит Михалкова с 14 лет и что за это время «ни разу не изменила».

Страсти улеглись, только когда Никита Сергеевич согласился ответить «еще на десять записок». Когда он их зачитывал, женщина-адвокат, вернувшаяся на место, реагировала нервно и говорила, что все, что пишут в записках, – «бред сумасшедшего». Ее спутник кричал: «Хотим вас в президенты!» А кто-то сверху, с балкона, – что «поэт в России – больше, чем поэт».

Потому что Михалков ответил, что в президенты он не хочет. Показалось, ему как-то этого мало.

– Просмеем страну, простебем!.. – горестно декларировал Никита Сергеевич.

И тут же сообщил, что «Салтыков-Щедрин ходит по каждой нашей улице, Чехов живет в каждой нашей квартире».

То ли художники не нужны, то ли смеяться не надо. Непонятно.

 

Кирилл Легков, публицист