«Мелодия – как сюжет романа»
Композитор Владимир Косма рассказывает о своей встрече с Игорем Стравинским и о том, чем музыка, написанная для Пьера Ришара, отличается от музыки для Луи де Фюнеса
Он известен всем – пусть и не каждый знает его имя. Он автор музыки чуть ли не ко всем знаменитым французским комедиям – «Рассеянный», «Высокий блондин в чёрном ботинке», «Игрушка», «Крылышко или ножка», «Бум», «Невезучие», «Папаши»… Как композитор создаёт свои шедевры и что ему для этого нужно, Владимир Косма рассказал нашему корреспонденту.
– Маэстро, говорят, вы любите путешествовать и всюду пробуете блюда национальной кухни?
– Да, конечно. Я путешествую не только по необходимости – с концертами, но и ради удовольствия. И, приезжая в страну, стараюсь пробовать местную кухню. Если же мне она не нравится, переключаюсь на европейскую.
– Национальное очень многое значит для вас и в музыке…
– Это именно так. Я родился в период важных с точки зрения национальной идентичности событий в 1940 году и стараюсь сохранить народное в музыке.
– Помогло ли вам в жизни ваше румынское происхождение как композитору или помешало?
– Очень помогло. Когда я переехал во Францию, все пытались копировать американцев. Мне удалось сохранить свою идентичность от влияния заокеанской культуры. И мой первый успех в музыке был основан на влиянии румынской музыки на европейскую.
– Возвращались ли вы в Румынию, став знаменитым?
– Я первый раз туда вернулся спустя полвека после отъезда. Это было год назад. Я не хотел, чтобы моё возвращение носило политический оттенок, потому что страна была под Чаушеску. А год назад у меня в Румынии проходил концерт с симфоническим оркестром, и это было только культурное событие. Всё-таки я там прожил до 22 лет, и у меня было очень большое искушение вернуться. Я дал концерт в филармонии. А в консерватории меня наградили титулом почётного доктора.
– Удалось ли вам побывать в тех местах, где вы росли, посмотреть свой дом, встретиться с родственниками, если такие остались?
– Родители умерли, но я видел дом, где родился. Видел лицей, консерваторию – все те места, которые мне были дороги с детства.
– И что вы испытали? Может, это как-то в музыке отразится?
– Может быть, посмотрим. Сейчас я под влиянием России.
– Так, может, о России что-то напишете?
– Я всегда любил русскую музыку. И впервые был очарован классикой, когда шестилетним мальчиком пришёл на концерт, где исполнялась «Шехеразада» Римского-Корсакова.
– Вы учились в Париже у известного музыканта и педагога Нади Буланже. У неё было много великих учеников. С кем вы общались из знаменитых?
– Я дружу с Мишелем Леграном. А вообще-то среди её учеников были и Гершвин, и Бернстайн… Надя давала чайные салоны летом каждую среду, там мы встречались. Приходили многие – Игорь Маркевич, Пуленк, Стравинский…
– Так вы Стравинского видели! Расскажите, пожалуйста, каким он вам запомнился?
– Он выглядел великолепно, как денди. Я тогда был очень юным и смотрел на него, как малыш на великана. Мы не общались, так как принадлежали к разным поколениям. Ведь я был всего лишь учеником в то время, а он звездой. Он вообще был известен как трудный человек. Любил деньги, но всегда испытывал с ними сложности.
– Вы вообще общительный человек, у вас много друзей?
– Я считаю, что друзья – это те, кого ты знаешь с детства. А потом появляются лишь профессиональные знакомства. Ты встречаешь новых людей, но к тому времени в вашей жизни появляется много других проблем: один известен, другой – нет, и между вами уже не такие доверительные и равноправные отношения.
– Вы как-то в интервью говорили, что сочиняете каждый день и даже ночью. Музыка вам снится?
– Иногда. Мне приснилась однажды мелодия, которая называется во Франции L’Amour en Heritage, а в США и Великобритании – Only Love, песню поёт Нана Мускури. Не знаю, как она называется по-русски. Начало этой мелодии я услышал ночью, пытался уснуть – и она пришла в мою голову. Я хотел спать и подумал, что завтра встану и вспомню. Но потом сказал себе: «Нет, надо встать и записать, потому что до завтра я забуду». И я провёл всю ночь, завершая эту мелодию. Потом она стала очень известным хитом.
– И, наверное, были случаи, когда вы мелодии не записывали и забывали…
– Когда я был молод, мне один преподаватель сказал, что нужно брать большие и толстые тетради для записи музыки. И как только что-то приходит в голову – сразу записывать. Потому что, если будешь записывать на клочках бумаги, обязательно потеряешь. Я уехал из Румынии с большущей тетрадью. Теперь у меня три большие тетради, в которых я постоянно пишу. Иногда пользуюсь теми идеями, которые пришли мне в голову 15 и более лет назад. Иногда беру оттуда три-четыре ноты и потом развиваю мелодию. В тех мелодиях 15-летней давности есть какая-то искренность, честность, которую очень сложно найти, когда ищешь специально.
– А в повседневной жизни вы часто слушаете музыку? И не мешает ли она вам слышать ту, что внутри вас?
– Чаще всего я слушаю музыку в машине. У меня дом в деревне, в 100 километрах от Парижа, и я два раза в неделю сажусь в машину и час-полтора еду. В это время я люблю слушать радио, потому что в силу незаданности программы иногда попадаешь на вещи, которые никогда бы не выбрал для себя специально. Себе я могу поставить Бетховена или Моцарта – я их знаю наизусть уже, а по радио я слушаю иногда очень интересные передачи о новой музыке.
– Когда вы пишете музыку для фильма, нужно ли вам знать, какие актёры в нём играют?
– Да, мне интересно. Потому что у Пьера Ришара, например, очень особенная походка и движения – он как танцор, как лунатик – и совсем не похож, скажем, на Луи де Фюнеса. Он тоже комик, но нервный и постоянно двигался. Пьер Ришар совсем другой. Для Ришара я пишу ритмы, похожие на джаз, свинг, триоли, а для де Фюнеса писал бинарные ритмы. В сходных ситуациях они двигались по-разному.
– Что для вас главное, когда вы работаете над партитурой, какие внешние условия?
– Мне нужен свет слева, чтобы на бумагу не падала тень, хороший твёрдый карандаш, на который я могу с силой нажимать, не ломая его, и хороший ластик.
– Компьютерными программами вы не пользуетесь, как я поняла.
– Не особенно. Мои переписчики – да. Раньше было лучше, писали рукой через кальку. Теперь всё стало дороже. Приходится копировать партитуры через компьютер. Раньше переписчик делал партитуры для дирижёра и каждого инструмента, и это было не так механистично. В этом была душа. У меня есть один старый переписчик, который до сих пор для меня работает. Можете посмотреть, у меня с собой есть некоторые партии, переписанные им. Музыканты, кстати, предпочитают партии, написанные от руки.
– В вашей музыке главное – мелодия, и за это большинство её и любит, я уверена. А допускаете ли вы существование хорошей музыки без красивой мелодии?
– Для меня музыка без мелодии – это как шахматная партия без королевы. Если играет гроссмейстер – он может выиграть. Но это будет сложнее. С королевой лучше. Для меня мелодия – как сюжет романа. Если вы пишете что-то без сюжета, это может усложнить всё, и становится непонятно, в чём же суть. Знаете, Моцарт сказал: мелодия – это беговая лошадь, а гармония – тяговая.
– Как вы относитесь к использованию вашей музыки в рекламе? Вашу музыку к «Игрушке», например, использовали в одном известном ролике.
– Да, я хоть сам и не видел, но знаю об этом. Музыка во все времена служила для разных случаев – для спектаклей, для фейерверков и прочее... Функциональная роль музыки всегда существовала. Реклама – это продолжение использования музыки.
– Но вы же в неё вкладывали совсем другой смысл?
– Знаю, но музыка может быть положена на одно действие, потом на другое… Если вы видели фильм «Апокалипсис сегодня» – это очень известный фильм, где на одну сцену положили музыку Вагнера. Теперь все думают, что «Полёт Валькирий» был создан для этого фильма – так хорошо она подошла. Музыку Шостаковича тоже использовали в рекламе. И это хорошо для Шостаковича, потому что это делает его музыку известной большему числу слушателей. Люди, незнакомые с его произведениями, слышат их в рекламе, она им нравится. Это несколько меркантильный взгляд, но таков современный мир.
Известный французский композитор Владимир Косма впервые посетил Россию по приглашению Международного фестиваля искусств имени Исаака Шварца. Он дал единственный концерт в Петербурге с российским оркестром и выдающимися солистами из Швейцарии, Франции, Бельгии, США и России.
Беседовала Алина Циопа
