Мнения и комментарии
Колокол звонит по тебе
22 июля
Ирина Брондз, организатор проекта и руководитель театра, собрала на постановку первоклассную команду: режиссер Василий Бархатов, сценограф Зиновий Марголин, художница по костюмам Мария Данилова, замечательный художник по свету Дамир Исмагилов – мастера, в театральном мире известные и высоко котирующиеся. Новым партнером в этой дружной компании стал приглашенный из Франции дирижер Всеволод Полонский – благодаря его усилиям оркестр театра «Карамболь», дополненный синтезаторами, зазвучал ладно и стройно, и даже не без французского шарма. Во всяком случае, Мишель Легран, по слухам, весьма придирчивый к качеству исполнения, остался доволен. Поднявшись на сцену под оглушительный гром оваций, он первым делом поблагодарил дирижера и режиссера.
Театр «Карамболь» поднаторел на создании сценических версий музыкальных любимых народом фильмов 1960–1970-х годов. В его репертуаре – «Мэри Поппинс, до свиданья!», «Приключения Буратино», «Звуки музыки», «Человек-амфибия», «Король-олень» – все поставлены по следам некогда знаменитых фильмов с музыкой Петрова, Таривердиева, Дунаевского-младшего. Но никогда еще театр «Карамболь» не имел дела с французской мелодрамой, где герои только поют, как в опере, не переходя на разговорную речь. И уж конечно, спектаклю трудно было состязаться с успехом фильма Жака Деми 1964 года с Катрин Денёв в главной роли.
Однако сценическая версия получилась по-своему ничуть не хуже. На роль Женевьевы выбрали хрупкую большеглазую блондинку, выпускницу ГИТИСа Ольгу Левину. Ее партнером стал мужественный, красивый брюнет, актер театра «Карамболь» Сергей Овсянников – Ги Фуше. Попадание в роли оказалось практически идеальным. Левина сыграла девушку из французской провинции так, будто она ей родная по крови. Нежное, трепетное, порывистое существо, сердце ее было переполнено любовью так, что она отражалась в каждом жесте, выплескивалась вовне, преображая реальность театра в цветной кружащийся мир. Всем знакома эйфория первой влюбленности, когда, кажется, весь мир улыбается вам.
Актерский ансамбль подобрался очень ровный: Мадам Эмри – ведущая актриса театра Юлия Надервель – выглядела и пела бонтонно, строго и стильно, как истая француженка, Александр Ноткин – Ролан Кассар – демонстрировал приличный голос и приличные манеры настоящего буржуа. Вообще актерская игра изобиловала массой тонких деталей, метко подмеченных, характерных жестов, выдающих подробную и вдумчивую режиссерскую работу. Пожалуй, никогда ранее труппа театра не выказывала такой культуры сценического поведения, такой тонкой нюансировки в лепке характеров.
В финале спектакля герои встречаются вновь. Теперь они существуют на разных планах, у каждого своя социальная клетка, они не могут и не хотят ничего изменить. Движения их скованны от того, что принуждены следить за каждым своим жестом, каждым словом. Чтобы нечаянно не выдать свое смятение, тоску по несбывшейся любви, жгучую ностальгию по утраченной юности. У каждого – своя семья; жизнь вроде бы продолжается. Но герои частично умерли, ибо вместе с первой любовью в каждом из нас умирает часть души.
В кино смена кадров, «картинок», расширение пространства, крупные планы, переходы от интерьеров к экстерьерам происходят моментально. Однако музыки для долгих переходов и переключений для театральных условий у Леграна не предусмотрено. И тут надо отдать должное потрясающему пространственному мышлению Зиновия Марголина: проблему он решил блестяще. Художник ставит «на попа» два огромных, вертящихся вокруг оси диска, красный и синий. В дисках прорезаны прямоугольные окошки – что моментально навевает некие супрематические ассоциации. Когда гигантские «жернова» начинают вращаться, окошки совмещаются, и в них возникают разные «картинки»: салон галантерейного магазинчика или гостиная мадам Эмри, или зал кинотеатра, где за влюбленными понимающе следит рыжая проститутка, или зал ожидания на вокзале – узкая прорезь вверху. За балюстрадой балкона видны лишь ножки Женевьевы и ее пышная, в стиле 50-х годов юбка.
Спектакль был по-настоящему «атмосферный», лиричный, по-хорошему меланхоличный. Ностальгическую грусть задает окно-витрина на заднем плане: по стеклу стекают дождевые струи, по улице снуют прохожие, а на поручне, в магазинчике Мадам Эмри повисли пестрые зонтики – главный символ спектакля.
Приходит грусть: и тут наконец становится понятным высший смысл простой истории. В сюжете, в его размытом, неопределенном финале каждый узнает свою боль и тоску, свою, личную историю о несбывшейся любви, которая случилась когда-то в жизни каждого из нас. Многие плакали на спектакле. Это были слезы по себе, прежним, прощание с большой и чистой любовью, оставшейся в далекой юности навсегда. Гюляра Садых-заде, музыковед
Театр «Карамболь» поднаторел на создании сценических версий музыкальных любимых народом фильмов 1960–1970-х годов. В его репертуаре – «Мэри Поппинс, до свиданья!», «Приключения Буратино», «Звуки музыки», «Человек-амфибия», «Король-олень» – все поставлены по следам некогда знаменитых фильмов с музыкой Петрова, Таривердиева, Дунаевского-младшего. Но никогда еще театр «Карамболь» не имел дела с французской мелодрамой, где герои только поют, как в опере, не переходя на разговорную речь. И уж конечно, спектаклю трудно было состязаться с успехом фильма Жака Деми 1964 года с Катрин Денёв в главной роли.
Однако сценическая версия получилась по-своему ничуть не хуже. На роль Женевьевы выбрали хрупкую большеглазую блондинку, выпускницу ГИТИСа Ольгу Левину. Ее партнером стал мужественный, красивый брюнет, актер театра «Карамболь» Сергей Овсянников – Ги Фуше. Попадание в роли оказалось практически идеальным. Левина сыграла девушку из французской провинции так, будто она ей родная по крови. Нежное, трепетное, порывистое существо, сердце ее было переполнено любовью так, что она отражалась в каждом жесте, выплескивалась вовне, преображая реальность театра в цветной кружащийся мир. Всем знакома эйфория первой влюбленности, когда, кажется, весь мир улыбается вам.
Актерский ансамбль подобрался очень ровный: Мадам Эмри – ведущая актриса театра Юлия Надервель – выглядела и пела бонтонно, строго и стильно, как истая француженка, Александр Ноткин – Ролан Кассар – демонстрировал приличный голос и приличные манеры настоящего буржуа. Вообще актерская игра изобиловала массой тонких деталей, метко подмеченных, характерных жестов, выдающих подробную и вдумчивую режиссерскую работу. Пожалуй, никогда ранее труппа театра не выказывала такой культуры сценического поведения, такой тонкой нюансировки в лепке характеров.
В финале спектакля герои встречаются вновь. Теперь они существуют на разных планах, у каждого своя социальная клетка, они не могут и не хотят ничего изменить. Движения их скованны от того, что принуждены следить за каждым своим жестом, каждым словом. Чтобы нечаянно не выдать свое смятение, тоску по несбывшейся любви, жгучую ностальгию по утраченной юности. У каждого – своя семья; жизнь вроде бы продолжается. Но герои частично умерли, ибо вместе с первой любовью в каждом из нас умирает часть души.
В кино смена кадров, «картинок», расширение пространства, крупные планы, переходы от интерьеров к экстерьерам происходят моментально. Однако музыки для долгих переходов и переключений для театральных условий у Леграна не предусмотрено. И тут надо отдать должное потрясающему пространственному мышлению Зиновия Марголина: проблему он решил блестяще. Художник ставит «на попа» два огромных, вертящихся вокруг оси диска, красный и синий. В дисках прорезаны прямоугольные окошки – что моментально навевает некие супрематические ассоциации. Когда гигантские «жернова» начинают вращаться, окошки совмещаются, и в них возникают разные «картинки»: салон галантерейного магазинчика или гостиная мадам Эмри, или зал кинотеатра, где за влюбленными понимающе следит рыжая проститутка, или зал ожидания на вокзале – узкая прорезь вверху. За балюстрадой балкона видны лишь ножки Женевьевы и ее пышная, в стиле 50-х годов юбка.
Спектакль был по-настоящему «атмосферный», лиричный, по-хорошему меланхоличный. Ностальгическую грусть задает окно-витрина на заднем плане: по стеклу стекают дождевые струи, по улице снуют прохожие, а на поручне, в магазинчике Мадам Эмри повисли пестрые зонтики – главный символ спектакля.
Приходит грусть: и тут наконец становится понятным высший смысл простой истории. В сюжете, в его размытом, неопределенном финале каждый узнает свою боль и тоску, свою, личную историю о несбывшейся любви, которая случилась когда-то в жизни каждого из нас. Многие плакали на спектакле. Это были слезы по себе, прежним, прощание с большой и чистой любовью, оставшейся в далекой юности навсегда. Гюляра Садых-заде, музыковед
