Общество
КЕНТ - ЛУЧШИЙ РАЗВЕДЧИК-НЕЛЕГАЛ
07 августа
С времен, когда действовала названная четверка, прошло немало лет. Многих нет, а Кент в добром здравии живет в Петербурге. Правда, по неладной погоде здоровье пошаливает, но он по-прежнему увлеченно рассказывает удивительные истории своих приключений, как будто все происходило с ним вчера.
Я встретился с ним совершенно случайно. Отдыхая летом в глуши в Тверской области, я под страшным секретом услышал от старосты деревни, что в нескольких шагах от нашего дома каждый год отдыхает и легендарный "маленький шеф" "Красной капеллы", успешно боровшейся против фашистов, организации, большинство членов которой впоследствии были казнены или замучены. Поскольку я почти ничего не знал о деятельности Кента (к своему стыду), то обратился в местную библиотеку, где, к удивлению, мне выдали небольшую книжку о Кенте Сергея Полторака. Прочитав ее от корки до корки, я посчитал себя если не знатоком в этом вопросе, то уж явно сведущим. И жестоко ошибся. Нас с Кентом познакомили, и он столько рассказал о себе и своих боевых товарищах, что, возможно, придется писать книгу...
КЕНТ - О СЕБЕ
Я родился в семье фармацевта 7 ноября 1913 года в городе Харькове. Мой отец поддерживал связь с большевиками, один из которых - Чудаков - стал впоследствии начальником ЧК Украины. Помню, как они часто встречались, беседовали, потом отец куда-то уходил и вскоре возвращался. Потом оказалось, что у нас на чердаке был тайник, а также приспособленное для жилья подпольщиков помещение. В 1923 году мы переехали в Петроград, где стали жить в доме на углу Чайковского и Чернышевского. Окончив седьмой класс, я с согласия отца встал на биржу труда, и меня в 16 лет направили на завод "Знамя Труда № 2" учеником разметчика по металлу. Работая и одновременно продолжая учебу, я участвовал в дежурствах по гражданской обороне. А поскольку проявил себя с лучшей стороны, то был направлен на курсы Ленсовета по подготовке специалистов по ГО. Я был самым молодым, но закончил с отличием и с удостоверением. И когда при поступлении на завод предъявил его, то сразу же стал руководить химическим отрядом завода.
Однажды к нам прибыла комиссия по проверке готовности предприятия к гражданской обороне, возглавляемая председателем райсовета Нарвского района и секретарем райкома партии Иваном Газа. Как ни странно, Ивану Ивановичу особенно понравился мой отряд. Буквально через день меня вызвали в райком партии, и Газа предложил мне перейти в райсовет, в штаб противовоздушной обороны, который тогда только организовывался. Это произошло 30 ноября 1930 года. Почти в 18 лет я стал командиром отряда, затем инспектором района и дошел до заместителя начальника штаба противовоздушной обороны. А в 1934 году я уже занимался составлением мобилизационного плана района.
После трагической для Ленинграда даты - 1 декабря 1934 года - смерти Сергея Мироновича Кирова, мне пришлось принять участие в организации его похорон. Вскоре меня назначили начальником спецотдела и группы ПВО райжилсоюза. А затем ушел в институт "Интурист" на учебу.
ЗАГРАНИЧНАЯ КОМАНДИРОВКА
Так продолжалось до того момента, пока вместе с товарищами не прочитал, что начинается гражданская война в Испании. Мы решили организовать группу по изучению испанского языка и выразили желание попасть в эту страну в качестве переводчиков. В один прекрасный день нас вызвали в гостиницу "Европейская", где люди в штатском побеседовали с каждым из нас по отдельности и в итоге дали нам добро на отправку.
Меня назначили заместителем начальника эшелона, который на теплоходе из Ленинграда шел через Бельгию и Германию во Францию. Оттуда я должен был группами отправлять всех находившихся на судне в Испанию. Нас было человек 300, в том числе немало испанцев, закончивших авиационное училище в Советском Союзе.
Уже в Испании я встретился со старшим советником Григорием Михайловичем Штерном. "Хотел бы работать переводчиком по гражданской обороне и не только?" Я согласился, но сидевший рядом человек в штатском заявил: "Штерн, слушай, продай его нам". Он представился мне подводником Египко и предложил стать переводчиком на подводной лодке. В итоге я поехал с ним в Картахену. Меня оформили лейтенантом республиканского испанского флота и назначили адъютантом-переводчиком командира подводной лодки Ивана Алексеевича Бурмистрова, который должен был прибыть из Советского Союза.
Когда он приехал, мы отправились во Францию, где после занятия франкистами севера Испании находились две республиканские подводные лодки. Наша была в Бордо. На подлодке советскими оказались только мы двое, остальные члены экипажа - 45 человек - были испанцами. Причем нас предупредили, что среди них есть такие, которым нельзя доверять.
НА ПОДЛОДКЕ В ИСПАНИЮ
Через полтора месяца подготовки я изучил и подводную лодку, и кое-какие команды, которые надо было подавать. Вскоре мы получили указание выйти в море в Испанию. Бурмистров предупредил меня - не говорите команде, что мы направляемся через Гибралтар в Испанию. По легенде мы лишь выходим на глубинную проверку после ремонта. Спустя некоторое время после начала похода Бурмистров вызвал меня и сказал - теперь соберите всех офицеров и скажите, что идем на Картахену через Гибралтар. Моряки отнеслись к этому известию не очень-то доброжелательно, потому что у многих были знакомые девушки на французском берегу, а кроме того, они не успели купить что-нибудь для своих семей в Испании.
Когда мы прошли через Атлантику, то перископ неожиданно вышел из строя. До этого у нас прекратилась радиосвязь с Картахеной. В итоге почти все время мы шли в надводном положении, поочередно дежуря на мостике и в центральном командном посту. Однажды после всплытия Бурмистров заметил рядом вражеский корабль. Он дал команду на быстрое погружение. Я увидел, как матросы принялись спешно задраивать люк, и понял, что капитан, оставшийся на поверхности, погибнет. Когда я приказал раздраить люк, неохотно, но все же они послушались, хотя ситуация была критической.
Вместе с водой Бурмистров нырнул в лодку, и мы опять начали погружаться. После этого он твердо решил, что его сыновья не будут подводниками... Но по его стопам пошли оба. Впоследствии один из них погиб на подводной лодке, а второй, капитан второго ранга в запасе, живет в Ставрополе в отцовском доме на улице, носящей имя Бурмистрова.
Мы благополучно вернулись в Картахену, где нам устроили торжественную встречу. После этого со старшим военно-морским советником Орловым я участвовал в переходе из Картахены в Барселону на военных кораблях, перевозивших золото из хранилищ, которое принадлежало СССР и другим странам в оплату за оружие. По прибытии в Барселону наши миноносцы были атакованы с воздуха, но мы выдержали.
Когда мы вернулись в Картахену, Орлова вдруг вызвали в Москву. Он предложил мне ехать с ним, тем более что положенный срок - 6 месяцев - уже истек. Все шло по плану, но в день отправки в Гавр прибыл военный атташе Васильченко. И тут он стал прощаться со всеми, кроме меня. Заметив, что я смущен, Васильченко вынул из кармана документ и дал мне прочитать: предписание Гуревичу вернуться в Испанию для того, чтобы нелегально провести через границу летчиков. Что и было выполнено.
ПРЕВРАЩЕНИЕ В ВИНСЕНТА СИЕРРУ
Несколько месяцев я пробыл на фронте. В сентябре 1939 года вместе с контр-адмиралом Яхненко и капитаном 1 ранга Михайловым мы уехали поездом через Бельгию, Германию и Польшу на Родину, где нас поместили на подмосковной даче и попросили написать отчеты о деятельности. Затем нам было дано по 5 минут для личного доклада начальнику ГРУ Гендину.
После нашего отчета все были отпущены, остаться Гендин попросил только меня. Он сказал, что Орлов и Бурмистров отозвались обо мне очень хорошо, и предложил работать в ГРУ. Но о работе в разведке я не имел никакого понятия и сказал, что не смогу дать ответ сразу. И отправился домой в Ленинград.
Впереди у меня было два месяца отпуска. Но уже через три недели из Кисловодска меня срочно вызвали в Москву. Там сказали, что международная обстановка, как я и сам понимаю, осложняется, и поэтому есть необходимость усилить разведку. Я ответил, что не имею никакого отношения к разведке и могу принести пользу, только работая в аппарате. Но меня успокоили, что работать придется в качестве шифровальщика и радиста. В итоге, поучившись в подмосковной школе, я уехал через Ленинград в Финляндию, Швецию, Норвегию, Нидерланды и прибыв в Париж как мексиканец, получил паспорт гражданина Уругвая Винсента Сиерры.
НЕ ТОТ БИЛЕТ
Первый раз я, можно сказать, прокололся сразу же при посадке в поезд на Хельсинки. Дело в том, что в "Интуристе" мне должны были выдать билет от Ленинграда до Хельсинки и броню на номер в гостинице. Проводник сразу не взглянул на билет и пропустил в вагон. Но когда я вышел покурить, он все же поинтересовался моими проездными документами, и оказалось, что билет был от Белоострова до Хельсинки. Все советские деньги я потратил на такси и носильщика. До отправления оставались считанные секунды, но я побежал менять 100 долларов.
Играя на том, что хоть я и иностранец, но все-таки немного говорю по-русски, подошел к дежурному по станции, попал на милиционера, и тот сжалился, дав мне 50 копеек на доплату.
На этом мои злоключения не закончились. В вагоне иностранные туристы хвастались фотографиями, а у меня ничего не было. Но пронесло. Кошмар начался на границе. Когда стали предъявлять паспорта и документы, я увидел переводчицу, которая хорошо меня знала, - училась у меня в "Интуристе". Девушка оказалась сообразительной: увидев мой паспорт и зная, что я был в Испании, она поняла, что я явно еду нелегалом...
Из Финляндии самолетами через Швецию и Нидерланды я добрался до Парижа, а оттуда в Брюссель, легализовавшись гражданином Уругвая Винсентом Сиеррой. Там я встретился с резидентом, которого знал под псевдонимом Отто, - это был Леопольд Треппер. С ним я должен был договориться о том, чтобы обосноваться в Швеции в качестве представителя фирмы, которую Отто якобы создал в Брюсселе. Мы решили, что связь будем поддерживать через его жену, так как часто встречаться с ним я не смогу.
Для облегчения контактов мы с ней поступили на курсы бального танца. Была только одна загвоздка - это была дама довольно почтенного возраста, и меня часто спрашивали, почему я имею дело со столь непривлекательной по внешности особой...
Еще в школе я работал в театральном кружке, закончил университет воскресного дня общества "Знание" и вдобавок учился в приличном вузе, так что знал и историю, и литературу, и языки. Мне оказалось легко зарегистрироваться в полиции и внедриться в светское общество. Это помогло - в отличие от Треппера, который мог встречаться в основном только с членами еврейской общины. Ни в светское, ни в деловое общество он так и не проник. Это было большим ударом для него, и он этого не скрывал.
А вскоре выяснилось, что Треппер ввел центр в заблуждение, сообщив о том, что я могу быть его представителем в Швеции, - там никто из иностранцев не мог руководить филиалом иностранной фирмы. Это право имели по закону только шведы.
СВЕТСКИЙ ЛЕВ
В 1940 году я, будучи помощником Треппера, поддерживал связь с легальными связистами - работниками нашего торгпредства. В очередной раз получив от них пакет, я сообщил об этом руководству, и мы собрались на моей квартире на авеню Бе Ко.
Обычно мы работали до глубокой ночи, разбирая почту. Вдруг нас разбудил шум самолетов, что показалось странным: ведь бельгийский король не стал бы проводить учения в столь неподходящее для этого время. Я включил приемник. Играли какой-то марш. Неожиданно объявили, что Германия проявила в отношении Бельгии агрессию, в связи с чем начались военные действия. Это было абсолютно неожиданно - ведь накануне послом Германии было объявлено, что его страна будет полностью придерживаться нейтралитета по отношению к Бельгии. Уже в шесть утра, когда мы определились со своими действиями в создавшейся ситуации и вышли на улицу, то увидели, как мимо нас ведут группу людей, которых до этого подозревали в работе на германскую разведку. Мы разошлись по домам.
Вскоре после этого мы с Треппером встретились на конспиративной квартире с представителем ГРУ, который сообщил о том, что Треппер должен покинуть страну. Ведь если он хорошо известен как еврей-канадец, то может быть арестован в любой момент и за национальность, и за то, что является гражданином страны, участвующей в войне против Германии. Человек из ГРУ предложил передать управление резидентурой мне. Но я возразил, что до начала войны занимался лишь вопросами связи и сейчас к разведывательной работе не готов. Треппер ответил, что это неправда и я могу быть нелегальным разведчиком-резидентом.
Вскоре Треппер уехал. Его жену, оставшуюся без защиты, мне удалось укрыть в нашем торгпредстве. Затем она была переправлена в Москву. Его фирма, естественно, рухнула, но он смог прихватить с собой 300 тысяч франков. По одним сведениям, ему удалось переправить деньги через банк, по другим - помог сотрудник болгарского консульства.
Резидентура развалилась полностью. Лишь один советский разведчик - Макаров - легализовался как владелец каучукового магазина в Остенде. Но он довольно часто нарушал конспирацию: имея много денег, весьма интересовался девушками... Таким образом, из действующих сотрудников остался лишь я.
К тому времени возможность продолжать жить в Бельгии у меня была. Я познакомился с миллионерами Зингером и Барча. Их дети были женаты и жили рядом с родителями. И вдруг, еще до начала агрессии, ко мне неожиданно обратился Зингер и спросил, что я думаю о возможном начале войны. Я ответил, что у меня здесь сложились нормальные деловые отношения и уезжать я не собираюсь. "Скажите, а вы не можете покровительствовать моей дочери Маргарите? Вы знаете, ее муж умер, и она отказывается ехать с нами в Америку, предпочитая постоянно посещать его могилу". Я задумался и согласился помочь. Зингер предложил мне деньги на расходы, передал все свои деловые связи и уехал. Так началась моя деловая жизнь. В то время мы с Маргаритой Барча находились только в дружеских отношениях.
Михаил БУРЕНИН
Я встретился с ним совершенно случайно. Отдыхая летом в глуши в Тверской области, я под страшным секретом услышал от старосты деревни, что в нескольких шагах от нашего дома каждый год отдыхает и легендарный "маленький шеф" "Красной капеллы", успешно боровшейся против фашистов, организации, большинство членов которой впоследствии были казнены или замучены. Поскольку я почти ничего не знал о деятельности Кента (к своему стыду), то обратился в местную библиотеку, где, к удивлению, мне выдали небольшую книжку о Кенте Сергея Полторака. Прочитав ее от корки до корки, я посчитал себя если не знатоком в этом вопросе, то уж явно сведущим. И жестоко ошибся. Нас с Кентом познакомили, и он столько рассказал о себе и своих боевых товарищах, что, возможно, придется писать книгу...
КЕНТ - О СЕБЕ
Я родился в семье фармацевта 7 ноября 1913 года в городе Харькове. Мой отец поддерживал связь с большевиками, один из которых - Чудаков - стал впоследствии начальником ЧК Украины. Помню, как они часто встречались, беседовали, потом отец куда-то уходил и вскоре возвращался. Потом оказалось, что у нас на чердаке был тайник, а также приспособленное для жилья подпольщиков помещение. В 1923 году мы переехали в Петроград, где стали жить в доме на углу Чайковского и Чернышевского. Окончив седьмой класс, я с согласия отца встал на биржу труда, и меня в 16 лет направили на завод "Знамя Труда № 2" учеником разметчика по металлу. Работая и одновременно продолжая учебу, я участвовал в дежурствах по гражданской обороне. А поскольку проявил себя с лучшей стороны, то был направлен на курсы Ленсовета по подготовке специалистов по ГО. Я был самым молодым, но закончил с отличием и с удостоверением. И когда при поступлении на завод предъявил его, то сразу же стал руководить химическим отрядом завода.
Однажды к нам прибыла комиссия по проверке готовности предприятия к гражданской обороне, возглавляемая председателем райсовета Нарвского района и секретарем райкома партии Иваном Газа. Как ни странно, Ивану Ивановичу особенно понравился мой отряд. Буквально через день меня вызвали в райком партии, и Газа предложил мне перейти в райсовет, в штаб противовоздушной обороны, который тогда только организовывался. Это произошло 30 ноября 1930 года. Почти в 18 лет я стал командиром отряда, затем инспектором района и дошел до заместителя начальника штаба противовоздушной обороны. А в 1934 году я уже занимался составлением мобилизационного плана района.
После трагической для Ленинграда даты - 1 декабря 1934 года - смерти Сергея Мироновича Кирова, мне пришлось принять участие в организации его похорон. Вскоре меня назначили начальником спецотдела и группы ПВО райжилсоюза. А затем ушел в институт "Интурист" на учебу.
ЗАГРАНИЧНАЯ КОМАНДИРОВКА
Так продолжалось до того момента, пока вместе с товарищами не прочитал, что начинается гражданская война в Испании. Мы решили организовать группу по изучению испанского языка и выразили желание попасть в эту страну в качестве переводчиков. В один прекрасный день нас вызвали в гостиницу "Европейская", где люди в штатском побеседовали с каждым из нас по отдельности и в итоге дали нам добро на отправку.
Меня назначили заместителем начальника эшелона, который на теплоходе из Ленинграда шел через Бельгию и Германию во Францию. Оттуда я должен был группами отправлять всех находившихся на судне в Испанию. Нас было человек 300, в том числе немало испанцев, закончивших авиационное училище в Советском Союзе.
Уже в Испании я встретился со старшим советником Григорием Михайловичем Штерном. "Хотел бы работать переводчиком по гражданской обороне и не только?" Я согласился, но сидевший рядом человек в штатском заявил: "Штерн, слушай, продай его нам". Он представился мне подводником Египко и предложил стать переводчиком на подводной лодке. В итоге я поехал с ним в Картахену. Меня оформили лейтенантом республиканского испанского флота и назначили адъютантом-переводчиком командира подводной лодки Ивана Алексеевича Бурмистрова, который должен был прибыть из Советского Союза.
Когда он приехал, мы отправились во Францию, где после занятия франкистами севера Испании находились две республиканские подводные лодки. Наша была в Бордо. На подлодке советскими оказались только мы двое, остальные члены экипажа - 45 человек - были испанцами. Причем нас предупредили, что среди них есть такие, которым нельзя доверять.
НА ПОДЛОДКЕ В ИСПАНИЮ
Через полтора месяца подготовки я изучил и подводную лодку, и кое-какие команды, которые надо было подавать. Вскоре мы получили указание выйти в море в Испанию. Бурмистров предупредил меня - не говорите команде, что мы направляемся через Гибралтар в Испанию. По легенде мы лишь выходим на глубинную проверку после ремонта. Спустя некоторое время после начала похода Бурмистров вызвал меня и сказал - теперь соберите всех офицеров и скажите, что идем на Картахену через Гибралтар. Моряки отнеслись к этому известию не очень-то доброжелательно, потому что у многих были знакомые девушки на французском берегу, а кроме того, они не успели купить что-нибудь для своих семей в Испании.
Когда мы прошли через Атлантику, то перископ неожиданно вышел из строя. До этого у нас прекратилась радиосвязь с Картахеной. В итоге почти все время мы шли в надводном положении, поочередно дежуря на мостике и в центральном командном посту. Однажды после всплытия Бурмистров заметил рядом вражеский корабль. Он дал команду на быстрое погружение. Я увидел, как матросы принялись спешно задраивать люк, и понял, что капитан, оставшийся на поверхности, погибнет. Когда я приказал раздраить люк, неохотно, но все же они послушались, хотя ситуация была критической.
Вместе с водой Бурмистров нырнул в лодку, и мы опять начали погружаться. После этого он твердо решил, что его сыновья не будут подводниками... Но по его стопам пошли оба. Впоследствии один из них погиб на подводной лодке, а второй, капитан второго ранга в запасе, живет в Ставрополе в отцовском доме на улице, носящей имя Бурмистрова.
Мы благополучно вернулись в Картахену, где нам устроили торжественную встречу. После этого со старшим военно-морским советником Орловым я участвовал в переходе из Картахены в Барселону на военных кораблях, перевозивших золото из хранилищ, которое принадлежало СССР и другим странам в оплату за оружие. По прибытии в Барселону наши миноносцы были атакованы с воздуха, но мы выдержали.
Когда мы вернулись в Картахену, Орлова вдруг вызвали в Москву. Он предложил мне ехать с ним, тем более что положенный срок - 6 месяцев - уже истек. Все шло по плану, но в день отправки в Гавр прибыл военный атташе Васильченко. И тут он стал прощаться со всеми, кроме меня. Заметив, что я смущен, Васильченко вынул из кармана документ и дал мне прочитать: предписание Гуревичу вернуться в Испанию для того, чтобы нелегально провести через границу летчиков. Что и было выполнено.
ПРЕВРАЩЕНИЕ В ВИНСЕНТА СИЕРРУ
Несколько месяцев я пробыл на фронте. В сентябре 1939 года вместе с контр-адмиралом Яхненко и капитаном 1 ранга Михайловым мы уехали поездом через Бельгию, Германию и Польшу на Родину, где нас поместили на подмосковной даче и попросили написать отчеты о деятельности. Затем нам было дано по 5 минут для личного доклада начальнику ГРУ Гендину.
После нашего отчета все были отпущены, остаться Гендин попросил только меня. Он сказал, что Орлов и Бурмистров отозвались обо мне очень хорошо, и предложил работать в ГРУ. Но о работе в разведке я не имел никакого понятия и сказал, что не смогу дать ответ сразу. И отправился домой в Ленинград.
Впереди у меня было два месяца отпуска. Но уже через три недели из Кисловодска меня срочно вызвали в Москву. Там сказали, что международная обстановка, как я и сам понимаю, осложняется, и поэтому есть необходимость усилить разведку. Я ответил, что не имею никакого отношения к разведке и могу принести пользу, только работая в аппарате. Но меня успокоили, что работать придется в качестве шифровальщика и радиста. В итоге, поучившись в подмосковной школе, я уехал через Ленинград в Финляндию, Швецию, Норвегию, Нидерланды и прибыв в Париж как мексиканец, получил паспорт гражданина Уругвая Винсента Сиерры.
НЕ ТОТ БИЛЕТ
Первый раз я, можно сказать, прокололся сразу же при посадке в поезд на Хельсинки. Дело в том, что в "Интуристе" мне должны были выдать билет от Ленинграда до Хельсинки и броню на номер в гостинице. Проводник сразу не взглянул на билет и пропустил в вагон. Но когда я вышел покурить, он все же поинтересовался моими проездными документами, и оказалось, что билет был от Белоострова до Хельсинки. Все советские деньги я потратил на такси и носильщика. До отправления оставались считанные секунды, но я побежал менять 100 долларов.
Играя на том, что хоть я и иностранец, но все-таки немного говорю по-русски, подошел к дежурному по станции, попал на милиционера, и тот сжалился, дав мне 50 копеек на доплату.
На этом мои злоключения не закончились. В вагоне иностранные туристы хвастались фотографиями, а у меня ничего не было. Но пронесло. Кошмар начался на границе. Когда стали предъявлять паспорта и документы, я увидел переводчицу, которая хорошо меня знала, - училась у меня в "Интуристе". Девушка оказалась сообразительной: увидев мой паспорт и зная, что я был в Испании, она поняла, что я явно еду нелегалом...
Из Финляндии самолетами через Швецию и Нидерланды я добрался до Парижа, а оттуда в Брюссель, легализовавшись гражданином Уругвая Винсентом Сиеррой. Там я встретился с резидентом, которого знал под псевдонимом Отто, - это был Леопольд Треппер. С ним я должен был договориться о том, чтобы обосноваться в Швеции в качестве представителя фирмы, которую Отто якобы создал в Брюсселе. Мы решили, что связь будем поддерживать через его жену, так как часто встречаться с ним я не смогу.
Для облегчения контактов мы с ней поступили на курсы бального танца. Была только одна загвоздка - это была дама довольно почтенного возраста, и меня часто спрашивали, почему я имею дело со столь непривлекательной по внешности особой...
Еще в школе я работал в театральном кружке, закончил университет воскресного дня общества "Знание" и вдобавок учился в приличном вузе, так что знал и историю, и литературу, и языки. Мне оказалось легко зарегистрироваться в полиции и внедриться в светское общество. Это помогло - в отличие от Треппера, который мог встречаться в основном только с членами еврейской общины. Ни в светское, ни в деловое общество он так и не проник. Это было большим ударом для него, и он этого не скрывал.
А вскоре выяснилось, что Треппер ввел центр в заблуждение, сообщив о том, что я могу быть его представителем в Швеции, - там никто из иностранцев не мог руководить филиалом иностранной фирмы. Это право имели по закону только шведы.
СВЕТСКИЙ ЛЕВ
В 1940 году я, будучи помощником Треппера, поддерживал связь с легальными связистами - работниками нашего торгпредства. В очередной раз получив от них пакет, я сообщил об этом руководству, и мы собрались на моей квартире на авеню Бе Ко.
Обычно мы работали до глубокой ночи, разбирая почту. Вдруг нас разбудил шум самолетов, что показалось странным: ведь бельгийский король не стал бы проводить учения в столь неподходящее для этого время. Я включил приемник. Играли какой-то марш. Неожиданно объявили, что Германия проявила в отношении Бельгии агрессию, в связи с чем начались военные действия. Это было абсолютно неожиданно - ведь накануне послом Германии было объявлено, что его страна будет полностью придерживаться нейтралитета по отношению к Бельгии. Уже в шесть утра, когда мы определились со своими действиями в создавшейся ситуации и вышли на улицу, то увидели, как мимо нас ведут группу людей, которых до этого подозревали в работе на германскую разведку. Мы разошлись по домам.
Вскоре после этого мы с Треппером встретились на конспиративной квартире с представителем ГРУ, который сообщил о том, что Треппер должен покинуть страну. Ведь если он хорошо известен как еврей-канадец, то может быть арестован в любой момент и за национальность, и за то, что является гражданином страны, участвующей в войне против Германии. Человек из ГРУ предложил передать управление резидентурой мне. Но я возразил, что до начала войны занимался лишь вопросами связи и сейчас к разведывательной работе не готов. Треппер ответил, что это неправда и я могу быть нелегальным разведчиком-резидентом.
Вскоре Треппер уехал. Его жену, оставшуюся без защиты, мне удалось укрыть в нашем торгпредстве. Затем она была переправлена в Москву. Его фирма, естественно, рухнула, но он смог прихватить с собой 300 тысяч франков. По одним сведениям, ему удалось переправить деньги через банк, по другим - помог сотрудник болгарского консульства.
Резидентура развалилась полностью. Лишь один советский разведчик - Макаров - легализовался как владелец каучукового магазина в Остенде. Но он довольно часто нарушал конспирацию: имея много денег, весьма интересовался девушками... Таким образом, из действующих сотрудников остался лишь я.
К тому времени возможность продолжать жить в Бельгии у меня была. Я познакомился с миллионерами Зингером и Барча. Их дети были женаты и жили рядом с родителями. И вдруг, еще до начала агрессии, ко мне неожиданно обратился Зингер и спросил, что я думаю о возможном начале войны. Я ответил, что у меня здесь сложились нормальные деловые отношения и уезжать я не собираюсь. "Скажите, а вы не можете покровительствовать моей дочери Маргарите? Вы знаете, ее муж умер, и она отказывается ехать с нами в Америку, предпочитая постоянно посещать его могилу". Я задумался и согласился помочь. Зингер предложил мне деньги на расходы, передал все свои деловые связи и уехал. Так началась моя деловая жизнь. В то время мы с Маргаритой Барча находились только в дружеских отношениях.
Михаил БУРЕНИН
