«Духовный продукт» оказался опусом сомнительного вкуса

Испанский хореограф Начо Дуато поставил в Михайловском театре балет Nunc Dimittis («Ныне отпущаеши») на музыку Арво Пярта

Мировая премьера балета испанского хореографа на сцене Михайловского театра поставлена как первая проба пера в расчете на труппу Михайловского театра (точнее, на приму театра Екатерину Борченко и еще семерых танцовщиков). На должность Дуато был приглашен директором театра господином Кехманом с подачи влиятельного продюсера Сергея Даниляна. Тем самым деятельность Михаила Мессерера, главного балетмейстера театра и выдающегося балетного педагога, за год с небольшим сумевшего привести в порядок труппу, как бы отодвигается на второй план. Это многим кажется несправедливым: именно стараниям Мессерера труппа обязана успешными гастролями в Лондоне, а возобновленное в его редакции «Лебединое озеро» выдвинуто на «Маску». Чем кончится балетное «двоевластие» в театре – пока непонятно: контракт Мессерера заканчивается в конце 2011 года, и станет ли он его продлевать – зависит от того, насколько прочным и авторитетным окажется его положение при новом художественном руководителе.

Впрочем, для театра Дуато, бесспорно, неплохое приобретение. Начо – один из самых ярких и креативных хореографов современности. Его имя фигурирует в одном ряду с именами Мориса Бежара и Иржи Килиана, у которых он учился, его балеты идут по всему миру, являя органичное сочетание умеренной современности и лексики академического танца.

Начо Дуато родился в Валенсии, в многодетной семье, где мальчикам был заказан путь к танцу: считалось, что балет – это не мужское занятие. Балетом занимались лишь три сестры Дуато, и, вероятно, это обстоятельство положило начало его страстному, но поначалу тайному увлечению. Профессионально танцем он начал заниматься относительно поздно, в 18 лет – когда уехал учиться в Лондон и поступил в школу Рамбер. Затем продолжил учебу в школе «Мудра» Мориса Бежара в Брюсселе, потом – в Америке, в театре танца Элвина Эйли.

В 1980 году Дуато поступил в труппу «Кулберг-балета» в Стокгольме, затем танцевал в Нидерландском театре танца Иржи Килиана (NDT-1), пробовал себя в качестве хореографа. В 1988 году Дуато становится постоянным хореографом NDT, работает с балетом «Дойче Опер», Финской оперы, с Американским театром балета.

В 1990 году Дуато сменил на посту арт-директора Национального коллектива танца в Мадриде Майю Плисецкую и руководил им вплоть до 2010 года. Недавно он со скандалом оставил пост и покинул Мадрид из-за разногласий с «культурным начальством» Испании, вознамерившимся найти Дуато замену помоложе и поакадемичнее. Сочтя себя оскорбленным, Дуато отозвал авторские права на все свои балеты, поставленные в Испании за 20 лет. Так что гастроли Национального коллектива танца Испании в Москве в июле – последняя возможность увидеть его работы в аутентичном исполнении.

Зато теперь существует большая вероятность того, что хореограф перенесет свои давние работы на сцену Михайловского театра, существенно расширив репертуарные рамки академического балета. С одной стороны, это неплохо. Но с другой – сохранит ли академическая труппа, ориентированная на классику, свою идентичность и свой исторически нажитый репертуарный капитал, при таком раскладе – большой вопрос. Пока что в ближайших планах хореографа – оригинальная постановка «Спящей красавицы» Чайковского. Так что, похоже, и классика без внимания руководителя балета не останется.

Впрочем, первый его опыт на чужой культурной почве едва ли назовешь удачным. У Дуато неожиданно для всех получился квазирусский балет, с искусственно нагнетаемой «духовностью», атрибутами которой стали тьма на сцене, немыслимые малиновые сарафаны, расшитые бусинами, и монотонные па, протяжные, как русская песня.

Вначале сцена безвидна и пуста. Затем черный занавес медленно раздергивается: в шатре света, образованном двумя софитами, медленно движется вглубь сцены одинокая фигура – Борченко, главная героиня хореографической поэмы. Она скрывается за черной завесой, из кулис выступают шестеро корифеев. Хор a cappella ведет свою партию из оркестровой ямы: полифония солирующих голосов сменяется смачной колокольной «врезкой». В финале черная завеса расходится, обнажая алые, пламенеющие перевязи: на них, распятая, виснет героиня и возносится ввысь на манер новоявленного Христа в женском обличье.

Новый балет Дуато словно нарочно впитал в себя узнаваемую эстетику балетов Эйфмана, как будто испанский хореограф спешил солидаризироваться с питерским коллегой. В итоге на сцене представили красиво упакованный и расфасованный «духовный продукт» от уважаемого и заслуженного производителя, на поверку оказавшийся опусом весьма сомнительного вкуса.

 

Гюляра Садых-заде, музыковед