«Беглецы» и «атмосферники»

Разговоры о том, что из России надо уезжать – говоря на сленге, «валить», – начинаются в каждом сезоне. Нынче дошло до публичного оповещения «отъезжантами» сограждан в интернете – с фотографиями и лозунгами «Мы уезжаем из России!».

Самый простой и объяснимый повод для любой эмиграции – геноцид, «бегство от ножа». Русская эмиграция «первой волны», евреи, спасавшиеся от Холокоста, индусы, убегавшие из Пакистана в 1947-м, мусульмане, тогда же бежавшие из Индии, русские, покинувшие Таджикистан в начале 1990-х. 

Не столь трагический случай – «пашенная» эмиграция, когда дома хлеб родится плохо или феодально-бюрократическая система отбирает у крестьянина каждый лишний сноп. Классические примеры – итальянская и ирландская эмиграция в Америку, массовый отъезд западных украинцев в Канаду, а китайцев – по всему миру.

Другой повод – дискомфорт для страты, принадлежность к обижаемому обществом меньшинству. Классические примеры – французские гугеноты после отмены Нантского эдикта, да и вообще религиозные меньшинства. Евреи дореволюционной России и советские евреи 1970-х, не без оснований считавшие, что их дискриминируют.

Наконец, самые близкие нам примеры – эмиграция ради комфорта, или «колбасная» эмиграция. По этой причине уезжали из позднего СССР. По этой причине жители Восточной Европы массово едут в Западную, туда же стремятся африканцы и арабы, а мексиканцы рвутся в США. 

Особняком стоит эмиграция в поисках личностной реализации. Это и архитекторы-итальянцы, построившие Петербург, и советские писатели, не желавшие «писать в стол», и российские физики 1990-х, не желавшие хоронить в себе учёного и уходить в бизнес.

По сравнению с этими примерами сегодняшние россияне с плакатом «Мы уезжаем из России!» в непростом положении. Их жизни не угрожает опасность. Их не преследуют, они могут работать по профессии, их дети могут поступить в вузы. Наконец, по уровню комфорта некоторые города России не уступают европейским. Да, общественная активность у нас может быть наказана жестоким и не всегда честным приговором, но вне такой активности репрессий нет.

Остаётся лишь одна формулировка: «В стране царит атмосфера, в которой невозможно жить». Но тут начинаются проблемы. «Атмосфернику», как правило, трудно конкретизировать претензии к своей стране. Например, ему не нравится глава государства – но для того чтобы не видеть его образ, достаточно не включать госканалы. Сказать, что государственная пропаганда звучит «из каждого утюга», тоже нечестно. Есть немало телеканалов, на которых пропаганды нет вовсе. Да и наличия независимых СМИ никто не отрицает.

На новом месте не было легко никому и никогда – новый социум, новые пища, погода, жизненный уклад и т. д. «Бежавшему от ножа», голода и личной обиды эти неудобства терпимы. «Атмосферник» же находится в куда худшем положении. Ему приходится принимать и погоду, и пищу, а главное – социум как то, о чём он мечтал всю жизнь. И если любовь к новому миру можно хотя бы не проговаривать вслух, то неприязнь к покинутой стране постоянно присутствует на языке и в мыслях. Всё, что происходит в ней, – символ неустроенности и попрания прав.

При этом в стране и правда может быть много проблем. Экономическая статистика удручает, у кого-то не получается самореализоваться – и приходится отказываться от своих планов, уходя во «внутреннюю эмиграцию». Самый свежий пример – судьба севастопольского лидера Алексея Чалого, оттеснённого от власти. Но «внутренние эмигранты» всё же способны сформулировать, что им нравится и не нравится дома, – в отличие от «атмосферников». А умение различать – более надёжный признак свободомыслия, чем общие «атмосферные» ощущения.

Михаил Логинов, обозреватель «НВ»